Недоросль: Мария, как появился ваш театр «Желтый квадрат»?
Чеснокова: По-моему, у нас банальная история – мы вышли из детских праздников. Лет десять назад был пик развлекательных программ, я ими занималась. Сначала сшила один костюм, потом захотелось еще один… Провела столько праздников, что, если сегодня еду по городу, могу вести экскурсию: показывать, в каких домах, ресторанах, детских центрах я проводила программы. Честно говоря, для меня и сейчас является важным актерским критерием умение общаться с маленьким зрителем, понимать его и разговаривать на одном языке.
Потом о нашей компании узнали люди, нас стали приглашать на дорогие праздники. Масштаб проекта рос. Мы подумали, а почему бы не поставить спектакль? И сделали сказку про гусеничку, которая хотела стать бабочкой. За первым появился второй, третий… Тогда и возникло ощущение, что мы – театр. И в 2015 году возник «Желтый квадрат». У нас к тому моменту уже было несколько постановок для семейного просмотра.
Недоросль: Это были ваши работы?
Чеснокова: Все от начала до конца сочинялось мною – от инсценировки или пьесы до режиссуры и декораций. Постепенно мы выпустили спектакли для детей постарше, а на третий год жизни нашего театра я поняла, что хочу поработать и со взрослым материалом, может быть, и сыграть в нем, ведь я по образованию актриса.
Недоросль: Вы учились в Екатеринбурге?
Чеснокова: Да, в Екатеринбургском государственном театральном институте. Окончила его с красным дипломом, мой мастер всегда говорил, что я должна работать в государственном театре, идти по карьерной лестнице.
Недоросль: Кто, кстати, был мастером вашего курса?
Чеснокова: Сергей Константинович Жуков, его хорошо знают в мире театра кукол. Он 20 лет преподавал в Петербурге, а потом уехал к нам в Екатеринбург. Мы, жуковцы, очень любим нашего мастера, всегда говорим, что он наш бог и гуру. Потом в моей жизни появились лаборатории СТД, они стали настоящей опорой и даже надеждой на дальнейшее творческое развитие. Я участвовала и в Летней международной школе, и в лаборатории Яны Туминой, и в лаборатории Евгения Каменьковича. Это, конечно, очень многое дает. И важно, что ты не уезжаешь на пять лет учиться очно, на что уже невозможно найти время, а получаешь точечное, ультранеобходимое тебе образование.
Недоросль: Вы связаны именно с направлением театра кукол?
Чеснокова: Я кукольник по образованию, но уже мои первые спектакли были и с куклами, и с живым планом. А потом, благодаря лабораториям, у меня появился свой вектор развития. Особенно хочется отметить лабораторию Яны Туминой. Такие лаборатории кажутся сначала сложными, даже порой мучительными, но через некоторое время они прорастают в тебе какими-то удивительными новыми свежими взглядами на творчество в целом. У меня стали появляться спектакли с предметами, фигурами, разными материалами.
К примеру, «Живая геометрия, или Функция Колобка». Это сказка «Колобок», где вместо кукол используются геометрические фигуры. За основу спектакля мы взяли известный сюжет и метод психогеометрии, и они смешались идеально. Получился минималистичный и несколько авангардный спектакль для детей, но и родители на нем не скучают. Постепенно я стала уходить в предметный мир. И моноспектакль «А рыбы спят?» скорее отношу к предметному театру, где нет кукол, но образы создаются с помощью бумаги, полиэтилена, разных фактур и других вещей. Я не фанат кукол, честно! Но не откажусь от куклы, если она в спектакле будет супернеобходима.
Семейное меценатство
Недоросль: Независимых театров немало, но свое помещение есть далеко не у всех. У вас есть собственное пространство?
Чеснокова: Да, мы находимся в жилом доме. У нас своя площадка на 50 мест. Есть сцена, профессиональное световое и звуковое оборудование. И есть еще один светлый зал-холл. У нас очень комфортно. На днях к нам в гости заходил друг из Московского театра кукол и сразу отметил наше пространство! Мы действительно хотели создать красивую, уютную, удобную площадку. Приятно, когда это оценивают уже с порога.
Недоросль: Как удалось решить вопрос с помещением с финансовой точки зрения?
Чеснокова: Оно наше. Спасибо родителям моего мужа – они вложили в это помещение все свои средства. Это семейный бизнес, хотя театр, скорее, меценатство, чем предпринимательство. С их стороны это был благородный и совершенно не практичный поступок.
Недоросль: Муж тоже работает в вашем театре?
Чеснокова: Да, он директор и менеджер, а я отвечаю за творческую часть.
Недоросль: У вас много спектаклей для детей. Как сегодня формируете в «Желтом квадрате» детский репертуар?
Чеснокова: Стремимся к разнообразным работам, хочется удивлять зрителей. Самые популярные из наших постановок – бэби-спектакли. На них родители всегда приводят ребятишек, даже давать рекламу не приходится.
Недоросль: Кто ваш зритель?
Чеснокова: В основном к нам идут молодые семьи. Старшее поколение предпочитает государственные театры. Кстати, местные СМИ тоже к нам не спешат. В Екатеринбурге к нам мало внимания, нас не приглашают участвовать в местных театральных событиях. Пробиться здесь очень сложно, и уже даже не хочется.
Недоросль: Жизнь показала, что проще попасть на Детский Weekend «Золотой Маски»?
Чеснокова: Получается, как-то так...
Недоросль: В этом году театру исполняется шесть лет. Ощущаете какое-то движение?
Чеснокова: Молодежь интересуется нашим театром, особенно сейчас, когда мы выпустили «Макбет. Видения». Кстати, это единственный спектакль, который в нашем театре поставила не я, а Дмитрий Зимин, прекрасный продвинутый режиссер из Екатеринбургского театра драмы. Он создает интересные, красивые, глубокие спектакли. «Макбета» мы сочинили в пандемию. Чем тогда еще было заниматься во время карантина.
Недоросль: Как ваш независимый театр переживал вызванную пандемией паузу?
Чеснокова: Очень трудно. Никаких поблажек от государства не было. Осенью Николай Коляда пригрозил голодовкой, и благодаря этому в Свердловской области с сентября театрам разрешили работать. Не знаю, что было бы без этого ультиматума.
«А рыбы спят?»: сортировка чувств и мыслей
Недоросль: После пандемии вы начали вывозить на фестивали ваш спектакль «А рыбы спят?». Как в вашем репертуаре возникла эта необычная вещь?
Чеснокова: Идея возникла благодаря режиссеру Лене Прокофьеву. Мы знакомы по лаборатории Евгения Каменьковича. Я однажды рассказала ему, что мне хочется играть в моноспектакле. Он предложил мне эту пьесу Йенса Рашке, и материал на 100% попал в меня как в человека. Поняла, что действительно очень хочу произнести этот текст. Спектакль я сделала вместе со своей подругой детства, художницей из Санкт-Петербурга – Натальей Бакулевой. Так сложилось, что сыграла его пару раз и случился огромный перерыв из-за пандемии. А чем чаще играешь, тем он, конечно, «напитанее». После показа на «Детском Weekend’е» стало ясно, что этот спектакль от новых площадок не теряет, а только приобретает новые краски и даже какую-то внутреннюю свободу, чему я очень рада!
А премьера далась мне тяжело, кажется, я была в предобморочном состоянии. Моноспектакли – особенная история. За кулисами чувствуешь просто дикую ответственность, и по сути, ее абсолютно не с кем разделить, так как это исключительно твой опыт. Помню, на первых показах время в спектакле для меня текло по-разному: то бежало, то замедлялось. Я словно оказывалась в каком-то космосе, впадала в панику, но кажется этого никто не понял. Со временем спектакль стал действительно моим, хотя я его сама для себя и делала. Мне стало легче, удобнее и свободнее. И сейчас он более спокойный, естественный.
Недоросль: Тема смерти встречается в детских спектаклях в России не так уж и часто.
Чеснокова: Именно ею меня пьеса и привлекла. Она переворачивает восприятие – вместо темной, тяжелой, табуированной темы показывается другое миропонимание. От истории остается свет, даже жизнерадостное ощущение. Героиня «А рыбы спят?» Джетта, чей младший брат Эмиль умер от тяжелой болезни, создала, выдумала, изобрела или додумалась до легенды, в которой ее брат остается в этом мире, но внутри рыбы. Это важная для меня мысль, что человек после ухода не исчезает, он остается везде – в рыбе, в дереве, в воздухе… Мы все где-то здесь, рядышком.
Когда мы сталкиваемся со смертью близких, то и страдаем смертельно. Я тоже иногда думаю о том, как буду переживать эти неизбежные события, может, поэтому меня так волнует эта тема. И для меня важно, что в пьесе юная девочка так воинственно и трезво, настойчиво и даже порой наивно переворачивает философию смерти, сортирует свои взгляды на жизнь, выстраивая для себя мир с наименьшим количеством трагедии и страдания, в котором все мы вместе – и рыбы, и звери, и люди, и ушедшие, и живущие, и где мы же сами можем друг другу помочь.
Недоросль: История как-то пересекается с вашей жизнью?
Чеснокова: Меня часто об этом спрашивают. Нет, мне просто близка эта философия. Я всегда стремлюсь перевести минусы в плюсы, думаю, что в любой ситуации есть выход. Джетте в финале предлагают пойти в группу психотерапии. В Европе развита такая работа с потерями и травмами – и это здорово. Думаю, это очень полезно, помогает достичь равновесия, совладать с эмоциями. Из всего можно найти выход, но это большой труд. И эта девочка по имени Джетта, а вместе с ней и я, трудится каждый раз в черной комнате и перебирает свои воспоминания, находя в них пользу, оставляя только цветные предметы. Смерть брата, конечно, вызывает боль, она знает, что ничего не вернуть. Но она находит в себе силы не упасть в бесконечную трагедию, придумать эту живущую сейчас рыбу, съевшую червя, обглодавшего в свою очередь Эмиля, и сконструировать у себя в голове этот хоровод живых и неживых существ, который создает этот общий непростой мир.
Недоросль: На какой возраст главным образом рассчитан спектакль, кто его обычно смотрит?
Чеснокова: Сама пьеса с возрастным ограничением 12+. Может, я бы сама играла его для детей постарше. С другой стороны, нельзя сказать, что это тяжелый спектакль. В нем есть общение с залом, игры и немного черного юмора, куда без него. Как я заметила, история больше бьет по взрослым. И неважно во сколько стоит спектакль – утром, днем или вечером, в зрительном зале слышны ширканья носом, но дети никогда не плачут, они, скорее, думают, а вот мамы чувствуют. Подростки, из-за отсутствия опыта, воспринимают намного спокойнее. И в финале, когда я осторожно приглашаю их на сцену рисовать, они охотно выходят, пишут теплые слова про Эмиля. И взрослые, которые сидят в этот момент в зрительном зале и смотрят на своих рисующих детей, они как бы учатся у них в этот момент детскому и наивному мужеству. Это прекрасный момент в спектакле, он каждый раз сильный и настоящий!
История для неврастеников
Недоросль: В вашем репертуаре есть перформанс под названием «Кружок неврастеников, или Все хорошо». Что это на необычная работа?
Чеснокова: Ее мы выпустили уже после пандемии. Это не совсем театр, скорее, способ подумать о каких-то наших переживаниях. Перформанс рассчитан на людей около 30 лет, для тех, кто уже окончательно сформирован как личность и может провести некий анализ, но имеет какой-то страх осуждения. Часто нам хочется что-то сказать, но не хватает решимости. Эта вещь про страхи. Я и Саша Вахов – тоже известный уральский режиссер, создали вербатим из реальных историй нашего детства, юности – до сегодняшних дней. Первое что мы делаем, когда выходим на сцену, – описываем свое сиюминутное волнение. А потом начинаем с самого начала – с детства.
Недоросль: Зритель хорошо принимает такой формат?
Чеснокова: Да, он подключается, вспоминает популярные игры вместе с нами – тамагочи, денди, тетрис. Потом мы плавно подходим к ранимым историям из подросткового возраста. Есть трогательный эпизод, когда мы вспоминаем группу «Иванушки International». Саша просит зрителей помочь – «Маша всегда хотела на концерт этой группы…. Можете подпеть?». И вот зрители уже на сцене. Когда зал разогрет, то мы ставим на сцену стулья, желающие выходят к нам и садятся в полукруг. С этого момента начинается непредсказуемая для нас часть. Мы не знаем, какие истории расскажут люди, вышедшие на сцену, как на них отреагируют оставшиеся в зале. Каждый раз перформанс проходит по-новому. После него все выходят из зала с красными щеками, чувствуя прилив адреналина. Казалось бы, очень простая вещь, но она заставляет зрителя быть в моменте. Тема «я очень хотел сказать, но боялся», как оказывается, очень популярна в головах людей. Мы также хотим снизить уровень страха осуждения и у себя. Вообще, «Кружок неврастеников, или Все хорошо» про постоянный выход к публике, про вынос на суд зрителя своей работы, своего творчества, речи, слова. Это про постоянное «я должен пройти через это, чтобы выйти на свет».
Недоросль: Какие у вас ближайшие планы по развитию театра?
Чеснокова: После пандемии очень хочется выезжать за пределы России. Для этого я усиленно учу английский и думаю о спектаклях без слов, которые были бы понятны всем.
Мария Симонова