Инклюзивная программа БДФ позволяет увидеть очень разнообразную картину развития этого направления театра в России. В статье нет задачи рассказать обо всех спектаклях, вошедших в программу фестиваля текущего и прошедшего года, я лишь отмечу самые яркие впечатления. Начну с участников этого года.
Первое, о чём хочется говорить, вспоминая «Шутейные рассказы» в воронежском «Театре равных» – сыгранность актёрского ансамбля. Каждый актёр на своём месте и поддерживает ближайшего партнёра по сцене, создавая общую картину, построенную на контрастах. В дальней деревне, за которой только болото, все лица напоминают о ком-то, кого вы знаете. Я отношу ощущение встречи со старыми знакомыми не только к личному опыту (спектакли «Театра равных» я до этого не видел) и внешности исполнителей, иначе не стал бы упоминать об этом. Такова сама природа игры в спектакле – типажи чётко просматриваются, но не заслоняют личность. Все эти недотёпы, которые в нужных обстоятельствах вдруг проявляют хитрость и смекалку, быстро становятся до боли родными. Добродушный председатель колхоза назначает бесхребетного мужика Настасея председателем женского комитета. Заезжий фокусник соглашается со всем, что ему говорят, и молча блюдёт свою выгоду, принимая деньги от кулака за устранение неудобного человека, но журналист после номера с отрубанием головы, конечно же, останется невредим. Следователь Иван Пузиков, называющий себя «деревенским Шерлоком Холмсом» и «агентом угрозы», кажется, вот-вот должен попасть впросак со своим бахвальством, однако, он очень умело нагнетает напряжение. И предъявляет обвинения только после того, как собраны все необходимые доказательства, оставляя местных жителей в ошеломлении. Его помощница Алёхина (Мария Гаршина) преисполнена чувства собственного достоинства и твёрдой уверенности в словах начальника. Её серьёзность не производит впечатления комичной и напускной, как у шефа. На самом деле, редко встречаешь в театре волну такой внутренней цельности и силы, идущей от персонажа. Руководитель драмкружка Павел Вохов «самолично» пишет пьесу, с трудом находит желающих сыграть, но доводит дело до конца, показывая свою постановку перед приезжим членом комиссии по культуре. Постоянно что-нибудь идёт не так, суфлёр – самый активный участник представления, но спектакль всё же состоялся. Пассионарность драматурга оказалась способна свернуть любое препятствие на пути в искусство. Даже получить от суфлёра кулаком в челюсть на глазах у ещё не разошедшейся публики не так уж и обидно – здесь все свои.
Первое, о чём хочется говорить, вспоминая «Шутейные рассказы» в воронежском «Театре равных» – сыгранность актёрского ансамбля. Каждый актёр на своём месте и поддерживает ближайшего партнёра по сцене, создавая общую картину, построенную на контрастах. В дальней деревне, за которой только болото, все лица напоминают о ком-то, кого вы знаете. Я отношу ощущение встречи со старыми знакомыми не только к личному опыту (спектакли «Театра равных» я до этого не видел) и внешности исполнителей, иначе не стал бы упоминать об этом. Такова сама природа игры в спектакле – типажи чётко просматриваются, но не заслоняют личность. Все эти недотёпы, которые в нужных обстоятельствах вдруг проявляют хитрость и смекалку, быстро становятся до боли родными. Добродушный председатель колхоза назначает бесхребетного мужика Настасея председателем женского комитета. Заезжий фокусник соглашается со всем, что ему говорят, и молча блюдёт свою выгоду, принимая деньги от кулака за устранение неудобного человека, но журналист после номера с отрубанием головы, конечно же, останется невредим. Следователь Иван Пузиков, называющий себя «деревенским Шерлоком Холмсом» и «агентом угрозы», кажется, вот-вот должен попасть впросак со своим бахвальством, однако, он очень умело нагнетает напряжение. И предъявляет обвинения только после того, как собраны все необходимые доказательства, оставляя местных жителей в ошеломлении. Его помощница Алёхина (Мария Гаршина) преисполнена чувства собственного достоинства и твёрдой уверенности в словах начальника. Её серьёзность не производит впечатления комичной и напускной, как у шефа. На самом деле, редко встречаешь в театре волну такой внутренней цельности и силы, идущей от персонажа. Руководитель драмкружка Павел Вохов «самолично» пишет пьесу, с трудом находит желающих сыграть, но доводит дело до конца, показывая свою постановку перед приезжим членом комиссии по культуре. Постоянно что-нибудь идёт не так, суфлёр – самый активный участник представления, но спектакль всё же состоялся. Пассионарность драматурга оказалась способна свернуть любое препятствие на пути в искусство. Даже получить от суфлёра кулаком в челюсть на глазах у ещё не разошедшейся публики не так уж и обидно – здесь все свои.
Спектакль «Шутейные рассказы»
Вереница чудаковатых героев показана с физически ощутимым теплом и любовью. Атмосфера особой наивности взрослых людей, всю жизнь проживших в своём маленьком сообществе, для которых мир загадочен и вместе с тем прост, смягчает сердце. На этот спектакль можно приходить просто для того, чтобы напитаться радостью творчества, открыть для себя и близкого человека окно в добрый мир.
«Жизнь насекомых» московской «Инклюзион. Школы» – это спектакль-концерт. Речь конферансье, который открывает и закрывает концертную программу, несколько сбивчива, однако, это ничуть не мешает его уверенности в себе. Основой репертуара выступлений стали стихи и песни 1920-х и 30-х годов. Отправной точкой и сквозным сюжетом для путешествия в то время стала «Муха-цокотуха» Чуковского. Кроме отрывков из сказки Корнея Ивановича важное место в композиции занимает «Таракан» Николая Олейникова. Трагическая судьба жертвы естествоиспытателей становится поводом для рефлексии двух персонажей. Но литературная игра выплёскивается за рамки определённого периода: влюблённый Паук читает Мухе «Я помню чудное мгновенье…» и он же исполняет песню Петра Мамонова «Муха – источник заразы». Не все произведения напрямую связаны с темой насекомых, но все они так или иначе позволяют зрителю прикоснуться к частной жизни человека в переломный период истории – песни беспризорников, романс «Только раз бывают в жизни встречи»… Драматический конфликт в спектакле создаёт не противостояние Паука и Комара, а интермедии с участием Крупской (Софья Ширякина) и Сергея Васильевича Агапова, заведующего Дома-музея Чуковского в Переделкино (режиссёрские камео Сергея Быстрова). Надежда Константиновна в своё время выступала в печати с резкой критикой «Мухи-цокотухи». Очень милый, по-домашнему уютный Сергей Васильевич успокаивает её пыл как только может. Но концертная составляющая здесь всё-таки преобладает, ни одна сюжетная линия не длится достаточно долго, чтобы по-настоящему захватить, главным впечатлением остаётся общее ощущение бурного потока времени и культурных наслоений. В костюмах актёров тоже нет жёсткой привязки ко времени написания сказки Чуковского (1924-й). Подчёркнуто театральный грим, бледные лица многих персонажей, ярко нарумяненные щёки и серебристое платье красавицы Мухи или, например, красные перчатки исполнительницы романса, скорее, вызывают ассоциации с эстетикой Серебряного века. Так из стихов, песен, кратких отсылок к исследованиям филологов, обрывочных фраз о жизни насекомых и внешнего вида персонажей создаётся очень мягкое погружение в контекст эпохи. И хотя заканчивается спектакль, как и положено сказке, общим весёлым плясом на именинах у Мухи под современную музыку, хочется всё же отнести его в категорию подростковых, а не детских, поскольку базовое знание истории и литературы здесь очень пригодится для понимания и получения удовольствия от увиденного.
«Жизнь насекомых» московской «Инклюзион. Школы» – это спектакль-концерт. Речь конферансье, который открывает и закрывает концертную программу, несколько сбивчива, однако, это ничуть не мешает его уверенности в себе. Основой репертуара выступлений стали стихи и песни 1920-х и 30-х годов. Отправной точкой и сквозным сюжетом для путешествия в то время стала «Муха-цокотуха» Чуковского. Кроме отрывков из сказки Корнея Ивановича важное место в композиции занимает «Таракан» Николая Олейникова. Трагическая судьба жертвы естествоиспытателей становится поводом для рефлексии двух персонажей. Но литературная игра выплёскивается за рамки определённого периода: влюблённый Паук читает Мухе «Я помню чудное мгновенье…» и он же исполняет песню Петра Мамонова «Муха – источник заразы». Не все произведения напрямую связаны с темой насекомых, но все они так или иначе позволяют зрителю прикоснуться к частной жизни человека в переломный период истории – песни беспризорников, романс «Только раз бывают в жизни встречи»… Драматический конфликт в спектакле создаёт не противостояние Паука и Комара, а интермедии с участием Крупской (Софья Ширякина) и Сергея Васильевича Агапова, заведующего Дома-музея Чуковского в Переделкино (режиссёрские камео Сергея Быстрова). Надежда Константиновна в своё время выступала в печати с резкой критикой «Мухи-цокотухи». Очень милый, по-домашнему уютный Сергей Васильевич успокаивает её пыл как только может. Но концертная составляющая здесь всё-таки преобладает, ни одна сюжетная линия не длится достаточно долго, чтобы по-настоящему захватить, главным впечатлением остаётся общее ощущение бурного потока времени и культурных наслоений. В костюмах актёров тоже нет жёсткой привязки ко времени написания сказки Чуковского (1924-й). Подчёркнуто театральный грим, бледные лица многих персонажей, ярко нарумяненные щёки и серебристое платье красавицы Мухи или, например, красные перчатки исполнительницы романса, скорее, вызывают ассоциации с эстетикой Серебряного века. Так из стихов, песен, кратких отсылок к исследованиям филологов, обрывочных фраз о жизни насекомых и внешнего вида персонажей создаётся очень мягкое погружение в контекст эпохи. И хотя заканчивается спектакль, как и положено сказке, общим весёлым плясом на именинах у Мухи под современную музыку, хочется всё же отнести его в категорию подростковых, а не детских, поскольку базовое знание истории и литературы здесь очень пригодится для понимания и получения удовольствия от увиденного.
Спектакль «Жизнь насекомых»
Спектакль «Играем в Пушкина» Евгении Акс в Московском театре мимики и жеста представляет собой композицию из трёх сказок, причём «Сказка о рыбаке и рыбке» выполняет здесь рамочную функцию. Перед тем, как исполнять желания старика, рыбка рассказывает ему две сказки – «Сказку о золотом петушке» и «Сказку о попе и работнике его Балде». Поскольку на сцене всего трое исполнителей, пассивных рассказчиков тут нет, каждый берёт на себя несколько ролей. Старик становится то попом, то чёртом, то царём Дадоном. Рыбка успевает побыть чертёнком, который соревновался с Балдой, во второй сказке выводит на сцену марионетку шамаханской царицы. Второй актёр играет Балду и звездочёта в соответствующих сказках. Его присутствие во время разговоров старика с рыбкой никак дополнительно не объясняется, но в таком формате повествования это и не нужно. Спектакль ориентирован на младшую аудиторию, поэтому любые игровые условности воспринимаются легко. Костюмы тоже условные, сочетают жёлтый, коричневый и белый цвет. Белые части костюмов покрыты текстом и иллюстрациями, будто фрагменты пушкинской рукописи. Костюм куклы-царицы на этом фоне выделяется ярким пятном в совершенно другой цветовой гамме: остроносые серебряные туфли, широкие синие штаны, золотой пояс…
Между сказками мужчины устраивают перепалки, по сути, балуются с предметами на сцене: то гласными перебрасываются, то скамейками пытаются подраться, то буква О вообще превращается в руль. Впрочем, Рыбка быстро прерывает эту игру, она выступает в такие моменты как организующее, воспитательное начало. Нельзя сказать, что это как-то дополнительно раскрывает персонажей, скорее, просто даёт ещё один повод захватить зрителя радостью игры. Но намёки из сказок не пропадут даром, в финале мужчины вновь выпадают из ролей и просят благ не для себя, а для пушкинских героев – и даже желания самой рыбки в этот раз не останутся без внимания.
Между сказками мужчины устраивают перепалки, по сути, балуются с предметами на сцене: то гласными перебрасываются, то скамейками пытаются подраться, то буква О вообще превращается в руль. Впрочем, Рыбка быстро прерывает эту игру, она выступает в такие моменты как организующее, воспитательное начало. Нельзя сказать, что это как-то дополнительно раскрывает персонажей, скорее, просто даёт ещё один повод захватить зрителя радостью игры. Но намёки из сказок не пропадут даром, в финале мужчины вновь выпадают из ролей и просят благ не для себя, а для пушкинских героев – и даже желания самой рыбки в этот раз не останутся без внимания.
Спектакль «Играем в Пушкина»
«Кошкин дом» краснодарской студии «Лестница» (режиссёр-постановщик Денис Блинов) – пожалуй, самый необычный зрительский опыт в фестивальной программе этого года. В постановке точно передана атмосфера детской игры. Возникает устойчивое ощущение, будто это действие не может долго оставаться в рамках сюжета, сейчас исполнители разобьются на группы по интересам, придумают новые правила игры и легко забудут, что собрались ради какой-то общей цели. Но все рассказчики крепко держат нить повествования, сказка никуда не исчезает. Как и положено пространству абсолютной детской свободы, мир на сцене выстраивается из разрисованных матрасов и мягких игрушек. В начале мы видим общую спальню, в которой все только-только улеглись и успокоились. Потом один актёр вскакивает, бросает клич «Тили-тили-тили-бом», и все радостно присоединяются к общему веселью. В первой части действия, до пожара, за каждым актёром закреплена определённая роль. Но во второй части, когда кошка и её верный сторож бродят от дома к дому в поисках пристанища, роли тоже становятся «бродячими», буквально переходят из рук в руки. Когда кто-нибудь из соседей отказывает погорельцам в ночлеге, кот и кошка передают им мягкие игрушки, и вот уже следующая актёрская пара идёт искать, где им позволят переночевать. В первую очередь, такая децентрализация, подчёркнутое отсутствие главного исполнителя позволяет самим актёрам прочувствовать историю с разных точек зрения. И укрепляет атмосферу равенства игры в дружной компании, где не жалко передать роль другому, поскольку счастливое детское время кажется бесконечным, и ты точно знаешь, что веселья и внимания тоже хватит на всех.
Спектакль «Кошкин дом»
«Большое Ухо» Марии Кузнецовой – история девочки, потерявшей слух в семь лет после менингита. Действующих лиц трое – сама девочка, называющая себя Большое Ухо, и её родители. Исполнительница главной роли сопровождает свой рассказ переводом на РЖЯ, реплики остальных персонажей дублируются на небольшом экране в правом углу сцены в стиле фраз из комиксов. Основные роли здесь полностью сыграны живым планом, куклы не столько берут эмоции на себя, сколько дополнительно иллюстрируют их. Но второстепенных персонажей отыгрывают куклы. Очень выразительны головы школьных учительниц. Голова первой учительницы, из специализированной школы – большая, прямоугольная, статичная – вызывает ощущение уюта, надёжности, защищённости. Учительница в обычной школе, куда родители отправили дочь после обретения навыка чтения по губам, совсем другая: маленькая голова на тонкой, по-змеиному извивающейся шее, при всей благожелательности на словах, будто сама излучает ту угрозу, которая позже будет исходить от одноклассников с их насмешками над слуховым аппаратом. И если мимика первой учительницы легко читаема, движения глаз и губ предельно чёткие, то мимика учительницы из обычной школы, которая постоянно вертит головой, отвлекаясь на кого-то, кажется абсолютно неуловимой. Ценно, что, вернувшись с первого занятия в специализированной школе, девочка проговаривает родителям правила общения с человеком, который читает по губам. Родители стараются поддерживать дочку во всём, постоянно будто обволакивают её своей любовью. И хотя тема буллинга и попытки принятия своей особенности через игру в супергероиню звучит очень болезненно, защитный кокон, ждущий её дома, смягчает все проблемы героини, делает их вполне преодолимыми. А когда в её жизни появляется подруга Марта, свободы самовыражения становится ещё больше. Любопытно, как это «расширение» показано через образы: когда девочки впервые встречаются на улице, их куклы – небольшие марионетки. А в сцене весёлой совместной ночёвки задействованы уже совсем другие: к небольшому кубику пристёгнуты большие мягкие руки, ноги и голова. На своей территории, в пространстве уже укрепившейся дружбы, девочки могут спокойно занимать больше места, смелее проявлять себя. С таким опытом полного принятия и поддержки от мира можно решиться и на собственный видеоблог. Конечно, рассказанная история никак не умещается в заявленный в начале формат «прямого эфира». Рассказчица свободно перемещается во времени и пространстве, театральные средства выразительности дают намного больше возможностей показать мир детского воображения (не только посредством кукол), чем могла бы дать домашняя камера. Но эта условность повествования ничуть не мешает спектаклю быть искренним, живым и очень красивым.
Спектакль «Большое ухо»
В прошлом году в инклюзивной программе БДФ тоже был спектакль Марии Кузнецовой – «Про… Чехова» в волгоградском театре «Тёплые артисты». Эта работа совсем в другом жанре, спектакль-пантомима. По сюжету, задремавший над томиком Чехова школьник попадает во сне в футуристический музей. Экспозиция позволяет стать наблюдателем или непосредственным участником коротеньких эскизов по произведениям Чехова. В маленьком путешествии героя по ожившим иллюстрациям нашлось место и лирическому и комическому. В экспозицию попали пьесы «Вишнёвый сад» и «Чайка», несколько рассказов и даже цитата про ружьё, которое обязательно должно выстрелить, если оказалось в пьесе. Получилось очень легкое прикосновение к автору. Почти весь текст в спектакле произносит голос гида, звучащий над сценой. Особенно выразительна мимика главного героя (Антон Шипицын) – категорическое неприятие Чехова постепенно сменяется удивлением и интересом.
Спектакль «Про... Чехова»
Спектакль «Гадкий утёнок», поставленный Александрой Каспаровой в Новосибирском молодёжном театре «Глобус», построен на жизнеутверждающей идее: если внутри тебя живёт радость, ты способен преобразовать ею мир. Окружающие могут очень зло или удивлённо обсуждать внешность утёнка, но как только главный герой (Павел Есипов) начинает танцевать под песню Sunny группы Boney M, реальность вокруг становится праздником, пробуждая во всех, кто оказался захвачен этой силой, лучшие воспоминания и желание присоединиться к нему. Уже после бегства с птичьего двора маленький лебедь признаётся дикой гусыне: «Когда я танцую, боль уходит». Этими словами он убеждает хромающую гордую птицу тоже попробовать танцевать. Вот такими простыми словами спектакль говорит с детьми о природе искусства. Иногда творческим импульсом становится внутренний фейерверк, который хочется разделить со всеми. А иногда – стремление к освобождению от боли, которую ты не можешь разделить с ближними. Останавливаясь где-то во время своих скитаний, утёнок чаще всего уходит сам, чувствуя, что его работа сделана, и не дожидаясь, когда иссякнет подвластное ему волшебство. Всюду, где бы он ни побывал, танец приносит утешение. Даже в человеческом доме, откуда утёнок вновь вынужден убегать, его недолгое присутствие становится поводом для перемен к лучшему. Когда отец семейства возвращается из магазина с тёплыми вещами и видит, что его подопечного уже прогнали, то понимает, насколько в «умном доме» никто не слышит друг друга. Начинает беседовать с женой и детьми о чувствах, напоминает, что их когда-то крепко связывало вместе. И ему удаётся разбудить в близких живое, отвлечь их от гаджетов и деловых переговоров, семья получает шанс на эмоциональное воссоединение. А утёнок в зимние холода, видимо, продолжал в одиночестве согреваться внутренним огнём, который дарила ему свобода танца. Именно упорная вера героя в способность красоты снять чёрствую корку с любого сердца остаётся главной воздействующей силой, эмоциональным зарядом постановки, помогающим зрителю искать собственную внутреннюю опору. Спектакль стал одним из победителей фестиваля в своей номинации в прошлом году.
Спектакль «Гадкий утёнок»
А вторым победителем прошлого года стала постановка петербургской театральной студии «Светлячки» – «Вовка в тридевятом царстве». Это небольшой моноспектакль в сопровождении маленького оркестра (скрипка, гобой, фортепиано, виолончель и контрабас). Музыка здесь почти полноправный партнёр героя, она будто подхватывает и оберегает его во всех перипетиях. Даниил Гончар очень органично сочетает в роли обаяние, торопливость и мечтательность.
Спектакль «Вовка в тридевятом царстве»
И в заключение хочу рассказать о спектакле, занявшем особое место в моём сердце, но не вошедшем в программу фестиваля прошлого года. Это «Ой, Женя Онегин» – постановка Дмитрия Матыкина в волгоградском театре «Тёплые артисты». Работа действительно спорная и со временем я стал лучше понимать, в чём проблема волгоградского спектакля. Это игра, придуманная взрослыми для людей с ментальными особенностями. Очевидно, что какие-то отсылки здесь понятны автору постановки и зрителям, но не самим исполнителям. Например, Женя Онегин (Антон Шипицын) – любимец арбатского двора с улыбкой, распахнутой навстречу миру, в стильной чёрно-жёлтой куртке, в финале увлечённо имитирует игру на гитаре под фонограмму дворовой песни «В доме восемь на Тверском бульваре». В ней поётся про Таньку, которая вышла замуж, пока лирический герой искал себе «красившее».
Но должен ли режиссёр убирать какие-то слои смысла из творческого задания, работая с актёром, у которого есть ментальные особенности? Если бы это произошло, спектакль потерял бы большую часть своего значения и обаяния. Там вообще много хулиганства. Есть Гоголь (Евгений Аверин), который то норовит украсть текст Пушкина, то хватает чистые листы, дразня и мешая ему работать. Сам Александр Сергеевич присутствует на сцене как оживший памятник. Играющий его Сергей Зотов передвигается по сцене с металлическим лязгом, а на цилиндре поэта постоянно сидит голубь. А Ленский (Захар Чертов) вообще появляется на сцене с громким кличем, изображая бравого наездника. Вместе с тем Сергей очень бережно читает авторские строки, и красота стиха сохраняется даже в небольших, усечённых цитатах. Речь сейчас не о том, будто текст классика – сам по себе индульгенция для исполнителя. Но все шутки и необходимость вставлять актёрские выходы в композицию не разрушают связь с произведением. В первую очередь, это живой театр, в котором происходит непосредственная передача чувства от сцены к зрителю. Самый лирический эпизод – когда три Татьяны приходят к памятнику Пушкина, чтобы фразами из письма к Онегину рассказать поэту о своей доле. Выслушав их, памятник отвечает: «Терпите, девочки, терпите, я же терплю», – и в этот момент голубь пачкает его шляпу. Кто-то сочтёт подобную сцену примитивным гэгом. Но я услышал в их диалоге очень много нежности, правды чувства и беззащитности человека перед этим чувством. И при всех хулиганских выходках спектакля не считаю нарушением режиссёрской этики тот факт, что актёры играют в предлагаемые обстоятельства, которые не до конца понимают. Создавая эмоциональный рисунок действия, как правило, очень яркий и экспрессивный, актёры всегда соответствуют тому образу, который играют. И ни в одном случае Дмитрий Матыкин не смотрит на них лишь как на рабочий материал. Главное достоинство этой постановки именно в том, что он помог исполнителям найти собственный смысл, не противоречащий их искренности, в каждой сцене и эмоционально раскрыться, творчески справился с уникальной непосредственностью этой труппы.
Но должен ли режиссёр убирать какие-то слои смысла из творческого задания, работая с актёром, у которого есть ментальные особенности? Если бы это произошло, спектакль потерял бы большую часть своего значения и обаяния. Там вообще много хулиганства. Есть Гоголь (Евгений Аверин), который то норовит украсть текст Пушкина, то хватает чистые листы, дразня и мешая ему работать. Сам Александр Сергеевич присутствует на сцене как оживший памятник. Играющий его Сергей Зотов передвигается по сцене с металлическим лязгом, а на цилиндре поэта постоянно сидит голубь. А Ленский (Захар Чертов) вообще появляется на сцене с громким кличем, изображая бравого наездника. Вместе с тем Сергей очень бережно читает авторские строки, и красота стиха сохраняется даже в небольших, усечённых цитатах. Речь сейчас не о том, будто текст классика – сам по себе индульгенция для исполнителя. Но все шутки и необходимость вставлять актёрские выходы в композицию не разрушают связь с произведением. В первую очередь, это живой театр, в котором происходит непосредственная передача чувства от сцены к зрителю. Самый лирический эпизод – когда три Татьяны приходят к памятнику Пушкина, чтобы фразами из письма к Онегину рассказать поэту о своей доле. Выслушав их, памятник отвечает: «Терпите, девочки, терпите, я же терплю», – и в этот момент голубь пачкает его шляпу. Кто-то сочтёт подобную сцену примитивным гэгом. Но я услышал в их диалоге очень много нежности, правды чувства и беззащитности человека перед этим чувством. И при всех хулиганских выходках спектакля не считаю нарушением режиссёрской этики тот факт, что актёры играют в предлагаемые обстоятельства, которые не до конца понимают. Создавая эмоциональный рисунок действия, как правило, очень яркий и экспрессивный, актёры всегда соответствуют тому образу, который играют. И ни в одном случае Дмитрий Матыкин не смотрит на них лишь как на рабочий материал. Главное достоинство этой постановки именно в том, что он помог исполнителям найти собственный смысл, не противоречащий их искренности, в каждой сцене и эмоционально раскрыться, творчески справился с уникальной непосредственностью этой труппы.
Спектакль «Ой, Женя Онегин»
Вполне осознавая несовершенство этой статьи, я всё же стремился её написать, чтобы продолжить поиск собственного языка для разговора об инклюзивном театре. Во фрагменте о «Кошкином доме» не случайно присутствует слово «децентрализация». Все представленные в программе БДФ постановки можно разделить на два типа.
Первый – когда человек с инвалидностью явно ставится в центр истории. Окружающий мир может быть преимущественно враждебным, как в «Гадком утёнке», или пытаться создать обволакивающий пузырь безопасности, как в «Большом Ухе». Но так или иначе именно особенности человека становятся той призмой, которая позволяет исследовать и менять мир, давая оказавшимся поблизости людям уникальный опыт, недоступные ранее переживания. Такие персонажи – явные пассионарии, без их преобразующей силы сопротивления или принятия мир перестал бы двигаться вперёд.
Второй тип спектаклей – такие, где все, либо большая часть актёров имеет какие-либо особенности. Здесь отличие не становится новостью, а сразу является естественной частью мира, одним из правил игры, органично вплетаясь в рисунок роли.
Оба направления одинаково важны и необходимы для дальнейшего развития детского инклюзивного театра. Для какого-то ребёнка поддержкой окажется возможность почувствовать свою особенность или ограничение как силу, позволяющую двигаться в неизведанном направлении. А для кого-то важнее почувствовать, что твоя особенность – просто часть жизни, которая не помешает тебе встроиться в мир, стать частью большой команды. И даже для одного человека в детском и подростковом возрасте могут оказаться актуальными разные подходы к его жизненной ситуации. Первый тип театра может казаться более увлекательным и менее сложным для воплощения. Работа с труппой, где каждый участник имеет свои особенности, разумеется, требует значительно большей изобретательности и вовлечённости. Но такие спектакли вносят большой вклад в развитие театрального искусства, всегда становятся пространством смелого эксперимента с неповторимым результатом. Очень надеюсь, что в следующем году заявок на инклюзивную программу Большого Детского фестиваля будет больше.
Первый – когда человек с инвалидностью явно ставится в центр истории. Окружающий мир может быть преимущественно враждебным, как в «Гадком утёнке», или пытаться создать обволакивающий пузырь безопасности, как в «Большом Ухе». Но так или иначе именно особенности человека становятся той призмой, которая позволяет исследовать и менять мир, давая оказавшимся поблизости людям уникальный опыт, недоступные ранее переживания. Такие персонажи – явные пассионарии, без их преобразующей силы сопротивления или принятия мир перестал бы двигаться вперёд.
Второй тип спектаклей – такие, где все, либо большая часть актёров имеет какие-либо особенности. Здесь отличие не становится новостью, а сразу является естественной частью мира, одним из правил игры, органично вплетаясь в рисунок роли.
Оба направления одинаково важны и необходимы для дальнейшего развития детского инклюзивного театра. Для какого-то ребёнка поддержкой окажется возможность почувствовать свою особенность или ограничение как силу, позволяющую двигаться в неизведанном направлении. А для кого-то важнее почувствовать, что твоя особенность – просто часть жизни, которая не помешает тебе встроиться в мир, стать частью большой команды. И даже для одного человека в детском и подростковом возрасте могут оказаться актуальными разные подходы к его жизненной ситуации. Первый тип театра может казаться более увлекательным и менее сложным для воплощения. Работа с труппой, где каждый участник имеет свои особенности, разумеется, требует значительно большей изобретательности и вовлечённости. Но такие спектакли вносят большой вклад в развитие театрального искусства, всегда становятся пространством смелого эксперимента с неповторимым результатом. Очень надеюсь, что в следующем году заявок на инклюзивную программу Большого Детского фестиваля будет больше.