В БДТ им. Г. Товстоногова прошел фестиваль «Наше всё», посвященный Пушкину и молодым зрителям, подросткам. Кураторы Арсений Бехтерев и Александрина Шаклеева представили две части фестиваля: «Наше все. Опыт 1» и «Наше все. Симпозиум». Анастасия Мишуринская побывала на обеих.
Как привлечь молодого зрителя в театр? Как заинтересовать подростков знакомым по школьной классике Пушкиным? Возможно, эти вопросы озадачили организаторов фестиваля «Наше всё» в Большом драматическом театре им. Г. А. Товстоногова. Получилось так, что БДТ в этом стремлении двинулся как бы вперед и назад, с одной стороны – открывая двери для разножанровых артистов и спикеров, с другой – создавая большой просветительский проект, какие делал театр в былые времена. Однако случилось это благодаря недавним премьерам по «Маленьким трагедиям» Пушкина. Арсений Бехтерев и Александрина Шаклеева задумали многочастный фестиваль «Наше всё», который является и промоушеном постановок, и самоценным элементом, приглашающим к разбору мифического мифа о Пушкине и его произведениях. В конце января состоялась первая часть фестиваля «Наше все. Опыт 1», а в середине марта появилась следующая часть – «Наше все. Симпозиум». Наполнение у этих мероприятий тоже было разное, неизменными остались только спектакли.
Первый фестиваль «Наше всё. Опыт 1», включавший огромное количество мероприятий, и, кажется, более всего подходил для молодого поколения. События проходили единомоментно в разных локациях, поэтому можно было, перемещаясь рандомно, как в игре-бродилке, каждый раз натыкаться на что-то новое, однако фокус внимания от этого снижался. Театр был освоен полностью: в Сигарном баре потоком проходили лекции, в музее – поэтическая лаборатория, на главной лестнице – выступления «Хора Дурацкого» и фристайл-батла «Чёрная рѣчка». На протяжении всего дня можно было увидеть перформансы от театральной группы «Организмы» и поэтический перформанс Вани Пинженина «Наедине с бедой», в променуаре третьего яруса можно было созерцать инсталляцию Романа Муромцева и Екатерины Гофман «Выстрел в Пушкина». Даже на время спектаклей иные действа не замирали, давая посетителям возможность выбора. Синдром туриста заставлял первое время лихорадочно перемещаться из одной локации в другую, но после спектакля все успокоились и фланировали уже свободно. Эклектичность фестиваля подсветила общее ощущение в отношении Пушкина: лихость, дерзость, дурачество соседствует с философией и понимаем жизни.
Как привлечь молодого зрителя в театр? Как заинтересовать подростков знакомым по школьной классике Пушкиным? Возможно, эти вопросы озадачили организаторов фестиваля «Наше всё» в Большом драматическом театре им. Г. А. Товстоногова. Получилось так, что БДТ в этом стремлении двинулся как бы вперед и назад, с одной стороны – открывая двери для разножанровых артистов и спикеров, с другой – создавая большой просветительский проект, какие делал театр в былые времена. Однако случилось это благодаря недавним премьерам по «Маленьким трагедиям» Пушкина. Арсений Бехтерев и Александрина Шаклеева задумали многочастный фестиваль «Наше всё», который является и промоушеном постановок, и самоценным элементом, приглашающим к разбору мифического мифа о Пушкине и его произведениях. В конце января состоялась первая часть фестиваля «Наше все. Опыт 1», а в середине марта появилась следующая часть – «Наше все. Симпозиум». Наполнение у этих мероприятий тоже было разное, неизменными остались только спектакли.
Первый фестиваль «Наше всё. Опыт 1», включавший огромное количество мероприятий, и, кажется, более всего подходил для молодого поколения. События проходили единомоментно в разных локациях, поэтому можно было, перемещаясь рандомно, как в игре-бродилке, каждый раз натыкаться на что-то новое, однако фокус внимания от этого снижался. Театр был освоен полностью: в Сигарном баре потоком проходили лекции, в музее – поэтическая лаборатория, на главной лестнице – выступления «Хора Дурацкого» и фристайл-батла «Чёрная рѣчка». На протяжении всего дня можно было увидеть перформансы от театральной группы «Организмы» и поэтический перформанс Вани Пинженина «Наедине с бедой», в променуаре третьего яруса можно было созерцать инсталляцию Романа Муромцева и Екатерины Гофман «Выстрел в Пушкина». Даже на время спектаклей иные действа не замирали, давая посетителям возможность выбора. Синдром туриста заставлял первое время лихорадочно перемещаться из одной локации в другую, но после спектакля все успокоились и фланировали уже свободно. Эклектичность фестиваля подсветила общее ощущение в отношении Пушкина: лихость, дерзость, дурачество соседствует с философией и понимаем жизни.
В шуточной манере все самые невероятные придумки-немыслимые мифы собрал Владимир Абих с художниками Тиграном Костаном и Василием Базелевсом. Мокъюментари-выставка «Наше все и даже больше» расположенная в променуаре партера дала полную хронологию жизнеописания Пушкина, начиная с его Рождества в 1799 году и заканчивая 2799 годом, где Пушкин устал, но остается. Остроумные комиксные изображения обратились к самым невообразимым выдумкам: то Пушкин сидел у могилы Лермонтова, со слезой на щеке, то Пушкин отговаривал Ленина от революции, то Пушкин переименовал музей изобразительных искусств в музей имени Пушкина. Везде он и всегда будет, и ничто, кажется, Пушкину не вредит – все вокруг пролетает, всему есть место.
Расспрашивая знакомых о впечатлениях, начинаешь жалеть, что некоторые события не удалось посетить, например, лекцию Екатерины Ткачевой «Образ Пушкина в кинематографе. Автор и персонаж», или опыт-трансформацию от Юлии Осеевой, которая предлагала взглянуть на героев «Маленьких трагедий» с точки зрения современной психологии и придумать иные варианты решений коллизий, или же концерт-всматривание от «mader nort», переосмысливших традицию исполнения известных пушкинских стихов.
Самым экспериментальным в стенах театра оказался реп-батл «Чёрная рѣчка», проходивший на главной лестнице БДТ. Шестеро фристайлеров по очереди импровизировали под бит, вставляя заданные зрителями строки из Пушкина. Дерзость и напор исполнителей обеспечил успех зрелища, которое собрало, кажется, всех зрителей фестиваля. Хоть получившиеся стихотворные строки и не были конгениальны пушкинским, но этот, казалось бы, андеграундный формат и энергия «раскачали» театр.
Расспрашивая знакомых о впечатлениях, начинаешь жалеть, что некоторые события не удалось посетить, например, лекцию Екатерины Ткачевой «Образ Пушкина в кинематографе. Автор и персонаж», или опыт-трансформацию от Юлии Осеевой, которая предлагала взглянуть на героев «Маленьких трагедий» с точки зрения современной психологии и придумать иные варианты решений коллизий, или же концерт-всматривание от «mader nort», переосмысливших традицию исполнения известных пушкинских стихов.
Самым экспериментальным в стенах театра оказался реп-батл «Чёрная рѣчка», проходивший на главной лестнице БДТ. Шестеро фристайлеров по очереди импровизировали под бит, вставляя заданные зрителями строки из Пушкина. Дерзость и напор исполнителей обеспечил успех зрелища, которое собрало, кажется, всех зрителей фестиваля. Хоть получившиеся стихотворные строки и не были конгениальны пушкинским, но этот, казалось бы, андеграундный формат и энергия «раскачали» театр.
Главным событием следующего фестиваля «Наше всё. Симпозиум», собравшим всю публику, стал как раз симпозиум «Наследники» с невероятным кастом гостей: Софико Шеварнадзе, Татьяной Черниговской, Дмитрием Барановым, Дмитрием Даниловым, Николаем Комягиным, Юрием Сапрыкиным, Алексием Ковальчуком, Николаем Песочинским, Вениамином Золотухиным. Софико Шеварнадзе говорила с участниками о бытовании и появлении традиции в искусстве, и потом каждый рассуждал об этом через ту профессиональную область, которой занимается.
В целом второй фестиваль не был так пресыщен событиями, как первый, да и нацелен был именно на разговор и анализ искусства. Лекция Антона Ткаченко (учителя словесности, блоггера, писателя) «Уроки литературы и театр: в поисках смыслов» запустила процесс наблюдения и анализа как раз перед спектаклем. Ткаченко, недавно выпустивший книгу «Уроки литературы и театр: возможности цифровой эпохи», размышлял о важности сопряжения впечатлений от прочтения драматургического текста с просмотром текста театрального, и что это дает в процессе школьного обучения. Благодаря оптике учителя литературы удалось установить необычные открытия – любовь репертуарного театра к «Грозе», и особенную критичность подростков к интерпретациям классических текстов на сцене.
Последним мероприятием фестиваля стал небольшой концерт фолк-ансамбля «Толока». Опыт с сокращением количества событий даже пошел на пользу фестивалю, при этом количество зрителей будто было даже больше. Что именно привело каждого? Стремление услышать живое слово (в прямом и переносном смысле) приводит в театр вообще. Что же он представил в этот раз?
В целом второй фестиваль не был так пресыщен событиями, как первый, да и нацелен был именно на разговор и анализ искусства. Лекция Антона Ткаченко (учителя словесности, блоггера, писателя) «Уроки литературы и театр: в поисках смыслов» запустила процесс наблюдения и анализа как раз перед спектаклем. Ткаченко, недавно выпустивший книгу «Уроки литературы и театр: возможности цифровой эпохи», размышлял о важности сопряжения впечатлений от прочтения драматургического текста с просмотром текста театрального, и что это дает в процессе школьного обучения. Благодаря оптике учителя литературы удалось установить необычные открытия – любовь репертуарного театра к «Грозе», и особенную критичность подростков к интерпретациям классических текстов на сцене.
Последним мероприятием фестиваля стал небольшой концерт фолк-ансамбля «Толока». Опыт с сокращением количества событий даже пошел на пользу фестивалю, при этом количество зрителей будто было даже больше. Что именно привело каждого? Стремление услышать живое слово (в прямом и переносном смысле) приводит в театр вообще. Что же он представил в этот раз?
В спектакле «Каменный гость» режиссера Арсения Мещерякова в первую очередь поражает размах декорации (художник Екатерина Эрдэни), представляющую собой огромный скомканный лист. Он укрыл собой всю сцену, но, разглядывая пространство более внимательно, замечаешь иные подсказки – спортивного коня, баскетбольное кольцо, канат, причем последние атрибуты висят над партером, вторгаясь в пространство зрителей. Этот принцип вторжения оказывается главным механизмом спектакля – пушкинский сюжет как бы вторгается в сознание школьника Васи Сизова (Дмитрий Шумаев), а сценические герои постоянно проносятся через зрительный зал (чего стоит аттракцион протискивания персонажей через ряды), да и сам Вася в какой-то момент решает залезть по канату на самый верхний ярус.
Режиссер создал сюжетный фрейм о неразделенной влюбленности школьника в учительницу литературы (Полина Дудкина) и мести ухажеру учительницы – физруку (Виктор Княжев). И уже в эту рамку вписан сюжет о Дон Гуане, который перерабатывается в воображении Васи в комикс. В начале спектакля школьник рассказывает о ненавистных учителях, о своих чувствах, неловко переминаясь, шутя. Затем появляется вся «команда» – те самые учителя: истории, английского, химии и т.д. И если Вася показан максимально похожим на реального школьника, то учителя сразу предстают в намеренно клоунских образах: в яркой одежде, париках, наклеенных бородах, ведь они изначально лишь воображаемые герои, которые затем перенесутся на следующий уровень фантазии Сизова – комикс о «Каменном госте». Этот почти нолановский ход подчеркивает театральность и условность происходящего, однако дальнейшее действие тормозит процесс и не выводит к смысловому итогу самого спектакля.
Отзывается школьной подростковой аудитории тема власти силы и противостояния ей. Одной из характеристик физрука-Гуана является его любовь свистеть в спортивный свисток, который оказывается олицетворением власти. Мещеряков подобрал точную метафору неведомой силы, заставляющей подчиняться, через абсолютно всем знакомый предмет и ситуацию. Потому Вася может управлять персонажами, только когда использует свисток. Этот неприятный короткий звук заставляет вздрагивать даже через много лет после школы.
Режиссер создал сюжетный фрейм о неразделенной влюбленности школьника в учительницу литературы (Полина Дудкина) и мести ухажеру учительницы – физруку (Виктор Княжев). И уже в эту рамку вписан сюжет о Дон Гуане, который перерабатывается в воображении Васи в комикс. В начале спектакля школьник рассказывает о ненавистных учителях, о своих чувствах, неловко переминаясь, шутя. Затем появляется вся «команда» – те самые учителя: истории, английского, химии и т.д. И если Вася показан максимально похожим на реального школьника, то учителя сразу предстают в намеренно клоунских образах: в яркой одежде, париках, наклеенных бородах, ведь они изначально лишь воображаемые герои, которые затем перенесутся на следующий уровень фантазии Сизова – комикс о «Каменном госте». Этот почти нолановский ход подчеркивает театральность и условность происходящего, однако дальнейшее действие тормозит процесс и не выводит к смысловому итогу самого спектакля.
Отзывается школьной подростковой аудитории тема власти силы и противостояния ей. Одной из характеристик физрука-Гуана является его любовь свистеть в спортивный свисток, который оказывается олицетворением власти. Мещеряков подобрал точную метафору неведомой силы, заставляющей подчиняться, через абсолютно всем знакомый предмет и ситуацию. Потому Вася может управлять персонажами, только когда использует свисток. Этот неприятный короткий звук заставляет вздрагивать даже через много лет после школы.
Другой опыт драматического освоения пушкинских трагедий – «Пир после чумы» Арсения Бехтерева – тоже содержит повествование от первого лица. Вальсингам (Иван Кандинов) здесь и царь, и раб, и червь, и бог. Он правит постапокалиптическим балом, как один из выживших после ядерного удара, а, может, по его прихоти это и было сделано? Сценическая композиция снова построена как театр в театре: Вальсингам как распорядитель действа, то бегает за режиссерский столик, находящийся среди зрительских рядов, то дает команды техническому персоналу, то всячески старается усилить воздействие, например, дополняет песню Мери (Алена Кучкова) жестким битбоксом и выведенным на задник анимэ. Его метания и суета – припадок перед концом жизни, попытка воспроизведения докатастрофного мира. Потому Вальсингам вначале буквально танцует на гробах, будто взывая восстать. Долгий процесс очищения живых трупов показан со всей подробностью: могильщики их подвесят, переложат на столы, обдадут паром, разденут, омоют. Уже чистых, в белых простынях, гостей пира посадят на авансцену, подсветят лампочками и тогда они начнут скорбную песнь на разные лады. Пока гости старались стройно выпевать пушкинские строки, Вальсингам пытался разрушать это спокойствие загробного мира, выкрикивая гимн чуме. Эта классика прочитывается, пропевается на разные голоса с дроблением слов на слоги, пытается не столько сломить традицию, сколько внимательнее услышать знакомые строки. Ритм спектакля с громовым эффектным началом, доходя до пушкинского текста, постепенно затухает, и все потуги Вальсингама не способны вернуть никого к жизни. Конец неминуем, смиряет с его наступлением лишь отец-священник (Валерий Дегтярь). Напористый в своей дидактичности спектакль все же приходит к истине, которую не вскрикнешь во весь голос – существование всего конечно, и не стоит приближать этот момент.
Интересно, что второй спектакль как бы является продолжением первого, и связан стремлением главных героев уничтожить все вокруг: Вася Сизов поджигает свой же комикс в финале, ведь даже в выдуманной истории об учительнице-Донне Анне она остается с физруком-Дон Гуаном, а «Пир» начинается с разрушения, которое будто не имеет причин, и сконцентрировано на том, что происходит после, где возможность соединиться с любимой Матильдой (Екатерина Куликова) существует только в загробном мире.
Интересно, что второй спектакль как бы является продолжением первого, и связан стремлением главных героев уничтожить все вокруг: Вася Сизов поджигает свой же комикс в финале, ведь даже в выдуманной истории об учительнице-Донне Анне она остается с физруком-Дон Гуаном, а «Пир» начинается с разрушения, которое будто не имеет причин, и сконцентрировано на том, что происходит после, где возможность соединиться с любимой Матильдой (Екатерина Куликова) существует только в загробном мире.
«Моцарт и Сальери» Александры Толстошевой, на первый взгляд, напрямую не связан с предыдущими. Сальери (Павел Юринов) и Моцарт (Андрей Феськов) постоянно проигрывают известный сюжет, меняя мизансцены, интонации, как бы импровизируя. Им помогает музыкант Володя (Владимир Розанов), который является в истории тем слепым музыкантом, которого приводит Моцарт. Володя играет, то на фортепиано, то на баяне, дополняя гэги артистов. Однако происходят вариации среди черной пустоты зеркала сцены, декораций почти нет, кроме лежащих поперек планшета железнодорожных рельс, да стоящего в стороне деревянного сарайчика – отхожего места. На этой земле нет не то что правды, нет пути и, соответственно, его завершения, потому игра в Моцарта и Сальери может совершаться бесконечное число раз и зависит только от азарта исполнителей и желания зрителей наблюдать за этим. Режиссер, создав из этой трагедии Пушкина абсурдистское действо, предоставила волю всем участникам, но в пределах своих ролей: публика не может участвовать, а актеры не могут перейти в зрительный зал, более того, они всегда Моцарт и Сальери, хоть порой и пытаются отобрать строчки друг у друга. Принцип процессуальности этого спектакля так же подтверждает, что, даже идя на постановку по Пушкину в театр, хочется почувствовать живую энергию, ведь слова давно знакомы и даже выучены наизусть, а легкости и игры где еще добудешь, особенно когда находишься на краю разрушенного мира.
Все три спектакля, создававшиеся автономно друг от друга, оказались очень слиты не только пространством театра, фестиваля, но и ощущением окружающего мира, идеей о сотворении своей реальности в любых обстоятельствах. Разговор об этом строился молодыми режиссерами с молодым поколением на одном языке – внешней эффектности, громкости (во всех смыслах) и прямыми высказываниями. При всей неординарности сценической оболочки, клиповости, являющейся хорошей основой для рилсов (или любого иного материала для соц.сетей), наполнение осталось традиционным и малоизмененным. Классика осталась классикой (да и что может повредить Пушкину?), а, значит, условные взрослые и учителя против не будут.
Все три спектакля, создававшиеся автономно друг от друга, оказались очень слиты не только пространством театра, фестиваля, но и ощущением окружающего мира, идеей о сотворении своей реальности в любых обстоятельствах. Разговор об этом строился молодыми режиссерами с молодым поколением на одном языке – внешней эффектности, громкости (во всех смыслах) и прямыми высказываниями. При всей неординарности сценической оболочки, клиповости, являющейся хорошей основой для рилсов (или любого иного материала для соц.сетей), наполнение осталось традиционным и малоизмененным. Классика осталась классикой (да и что может повредить Пушкину?), а, значит, условные взрослые и учителя против не будут.