Еще несколько лет назад о социальном театре в России слышали разве что театроведы. Теперь о нем не говорит только ленивый. В России и мире проводятся фестивали социального театра, ему посвящают лекции и семинары. Социальный театр, страшно сказать, стал популярным и даже модным. Но что это за зверь и с чем его едят (смотрят) по-прежнему мало кто знает. Больше того, каждый подразумевает под социальным театром что-то свое. Кто-то считает, что это когда на сцене бездомные, а кто-то, что когда в зале люди с особенностями здоровья, кто-то называет социальным любой спектакль с участием непрофессионалов, а кто-то театр для тех, кто там ни разу не был (заключенных, уличных хулиганов, сирот). Но вообще-то социальный театр – это любой театр, где возникает контакт между условным исполнителем и условным зрителем.
Социальная функция театра заложена в нем изначально. Это не что-то привнесенное искусственно или навязанное извне, а то, что есть в нем по определению. Древние греки строили свои театры таким образом, чтоб мест хватило всем свободным гражданам полиса. Религиозное средневековое сознание породило мистерии и миракли.
Иерархическое, сословное общество подарило нам итальянскую коробку и поделенный на ложи, ярусы и партер зрительный зал. Новое время выпустило на сцену тех, кого раньше не пускали и в зал. Распространившийся по миру относительный либерализм смешал тех, кто играет, с теми, кто смотрит. Современный глобализм вогнал последний гвоздь в могилу традиционного театра, в результате чего появились спектакли для одного зрителя, спектакли без актеров, спектакли в парках и на заводах. Так или иначе все это время театр отражал те социальные связи, которые существовали вокруг, и помогал наладить новые.
Детский театр в неравной битве с социальными изменениями держался до последнего. Более того, он часто становился оплотом традиционных ценностей, волшебным замком на песке взрослых страхов. Привыкшие защищать детей от ужасающей действительности, мы и ни за что не хотели выпускать ее представителей на сцену. Выросшие на фальшивых сказках, где за сорокалетними травести-зайчиками гонялись лисы с плохо приклеенными хвостами, мы не могли и мысли допустить о том, чтоб театр учил наших детей не доброму и вечному, а правдивому и сиюминутному. Если где-то и воплощалась в жизнь идея театра-храма, столь близкая сердцу российских царей и советских идеологов, то именно в детском театре.
Между тем, Александр Александрович Брянцев еще в революционные двадцатые не только привел в театр беспризорников, но и построил для них совершенно уникальную театральную реальность. Дело его продолжил в мрачную брежневскую пору Зиновий Яковлевич Корогодский, возродивший в Ленинградском ТЮЗе традицию брянцевского Делегатского собрания, в котором школьники могли свободно изъявлять свою волю и фактически управлять театром. Корогодский еще много чего придумал такого, чтобы в неуютный, гигантский театр на Пионерской площади младшее поколение ходило не классами и из-под палки, а парочками и компаниями, причем исключительно по собственной инициативе. Для взрослых он изобрел Родительский Университет, а для учителей что-то вроде нынешней театральной педагогики.
Дети Корогодского обожали, а вот начальство наоборот. В результате было сфабриковано уголовное дело, режиссер едва не оказался в тюрьме, а лучший в стране детский театр буквально в одночасье превратился в такое же унылое зрелище, каким в большинстве своем были другие тюзы Советского Союза. К счастью, финал у этой недоброй сказки оказался счастливый: Корогодский успел поработать в США, потом создал Театр Поколений, благополучно преподавал в Университете Профсоюзов и т.д. А вот питерский ТЮЗ так и не оправился от удара, и ни школьное собрание, ни родительский университет там не восстановили. Между тем, простая и очень правильная идея отцов-основателей о непосредственном вовлечении детей в ежедневное существование детского театра, во все этапы его жизнедеятельности от уборки до репетиций, оказалась не только разумной, но и живучей. Неслучайно именно ею живет большинство нынешних театральных проектов для так называемых социально незащищенных категорий.
Цирк, цирк, цирк
Первым в этом ряду нужно назвать «Упсала-Цирк» – единственный в мире цирк для хулиганов. История цирка началась в 2000 году, когда в Санкт-Петербург на практику по социальной педагогике приехала немецкая студентка Астрид Шорн. Вместе с Ларисой Афанасьевой, ныне руководителем «Упсалы», они стали заниматься цирковым искусством с уличными ребятами, которых хотели хотя бы немного адаптировать к обычной жизни в обществе. Девушки находили детей у станций метро или в местах скопления подростков, и начинали жонглировать, показывать фокусы и кататься на моноциклах. «Вербовка» обычно заканчивалась тем, что ребята под их руководством учились выполнять элементарные цирковые трюки не сходя с места – на площадях, в парках и даже в бесплатных столовых.
«Упсала-цирк» долгие годы оставался не только социальным, но и бродячим – пока в 2012 году для него не построили постоянный шатер на Свердловской набережной. Первый и пока единственный детский цирк в России теперь дает до 50 спектаклей в сезон, ездит на гастроли по всему миру и регулярно выпускает громкие премьеры. Но самое главное даже не наличие своего помещения, а то, что с его появлением юные артисты стали чувствовать себя настоящими профессионалами. Всего в труппе около 60 детей и подростков, причем на смену тем, кто уже вырос и пошел своей дорогой, в «Упсале» каждую осень объявляют «прием новобранцев». Новички (ученики коррекционных школ, подопечные социальных центров и дети с особенностями развития) становятся «тюленями», то есть попадают в начальную группу. Они участвуют в мастер-классах и ездят в лагеря. После успешного окончания первого года обучения желающие остаются на «второй год» и превращаются в «оленей», которые создают все постановки цирка. Что, конечно, требует огромного труда и полной включенности: репетируют ребята минимум пять раз в неделю, а во время турне еще и шефствуют над младшими.
Почему тяжелая работа помогает им реализоваться как в человеческом, так и в профессиональном плане? Да потому что в «Упсале» все делают всерьез, и к своим подопечным относятся так же – как ко взрослым, способным на самостоятельные поступки. Во главе угла здесь все равно остается цирк, то есть увлекательная игра, ориентированная на постоянное совершенствование и успех. Игра командная и при этом безопасная, без ненужного риска, всегда со страховкой со стороны взрослых. Сюжеты для представлений берутся из подростковой реальности, в том числе молодежных танцев, паркура, уличной субкультуры. А энергия рождается из желания так называемых трудных подростков (которые в противном случае попусту растратили бы ее на улице) справиться со сложными задачами, научиться делать что-то крутое – например, крутить сальто.
Янины сочинения
До недавнего времени «Упсалу» знали в основном в Питере да заграницей, цирк каким-то чудом ускользал на периферию сознания даже профессиональных театроведов. Но после объявления списка номинантов национальной театральной премии «Золотая маска» сезона 2016-2017 он попал, наконец, в поле зрения специалистов. В том числе благодаря Яне Туминой, поставившей здесь пронзительно-нежный спектакль с участием артистов с особенностями ментального развития «Я Басе» (его эксперты «Маски» и номинировали в категории «Эксперимент»). В каком-то смысле он и, правда, стал экспериментом – для самого цирка, для режиссера, прежде с маленькими артистами не работавшей, для ребят из труппы, в течение года занимавшихся чтением хокку, осваивавших несложные трюки, учившимися слышать друг друга.
Предыдущий спектакль Туминой «Колино сочинение» в 2017 году уже получил две «Маски» – как лучший кукольный спектакль сезона и за актерские работы. Но интересен он даже не этим замечательным обстоятельством, а самой темой. Дело в том, что спектакль основан на книге о Коле Голышеве, мальчике с синдромом Дауна, которую написал его отец Сергей. Это живое и трогательное повествование, сотканное из кукольной и актерской игры, театра теней, видеоэффектов, странных и нежных колиных стихов и мечтаний о девочке Варе. Многие взрослые после спектакля плачут, а маленькие зрители настолько верят персонажам, что начинают вести с ними беседы прямо во время представления.
Для Туминой, сначала учившейся у Корогодского и игравшей в театре Бориса Понизовского «ДаНет», а потом на долгие годы ставшей одним из режиссеров Русского инженерного театра «АХЕ», это далеко не первый опыт создания кукольного спектакля для семейного просмотра. С 2010 года Яна Марковна активно сотрудничает с Большим Театром Кукол, где за это время успела поставить детского «Оловянного солдатика», подростковую «Тетрадь Тома Кенти» и несколько резонансных взрослых спектаклей, в которых было много работы с предметами и прочих «фокусов». Сейчас она всерьез размышляет над созданием «Русских потешек» для слабовидящих детей.
Кукольный формат
Упомянутый выше Петербургский Большой Театр Кукол переживает настоящий расцвет и много работает как раз на поле социального театра для детей. Во-первых, здесь проводятся интересные фестивали и лаборатории (международный «БТК-ФЕСТ: театр актуальных кукол», в 2017 году сосредоточившийся на теме цирка; «БТК-ЛАБ – лаборатория для молодых режиссеров под руководством Руслана Кудашова по новой детской литературе» и др.). Во-вторых, в театре не боятся серьезного разговора на сложные темы и охотно берутся за не самый традиционный, совершенно не «кукольный» репертуар, такой как проза Андрея Платонова или переводные книги издательства «Самокат», в которых поднимаются вопросы подростковой сексуальности, толерантности и разного рода особенностей, в том числе здоровья.
Пиано, которое очень даже форте
Еще один неожиданный поворот в разговоре про детский театр социальных изменений – юные артисты с особенностями. Если раньше тема людей (а особенно детей) с ОВЗ всячески замалчивалась, то в какой-то момент она стала даже слишком модной. В результате в стране появилось множество самодеятельных любительских коллективов, студий и кружков, где занимаются дети и подростки с ментальными или физическими нарушениями. Конечно, это лучше, чем ничего, но вопрос методик, грамотного тренинга для самих преподавателей сейчас стоит даже острее, чем вопрос качества финального продукта. В конце концов, десятки лет пели дети и взрослые с нарушениями речи и слуха песни на жестовом языке, превращая отчетные концерты в дурновкусное караоке, и ничего. Гораздо важнее, чтоб возник альтернативный, давно апробированный за границей (и отчасти в столицах – той же Туминой или Борисом Павловичем, в силу обстоятельств ставшим главным специалистом по людям с расстройством аутистического спектра в отечественном театре) метод доверительного общения на равных, подключения друг к другу, работы по взаимному согласию.
В лучших детских спектаклях с участием детей с особенностями нет и намека на их обездоленность или сиротство, на то, что им чего-то не хватает и они чувствуют недостаток этого чего-то. Наоборот, у обычного зрителя от них порой возникает ощущение собственной неполноценности, того, что он «так не умеет». По крайней мере, когда видишь подопечных Виктора Чикишева из нижегородского театра «Пиано», сначала попросту немеешь. Невозможно поверить, что глухие дети могут так слышать музыку и друг друга. И что их можно научить так двигаться, так общаться и быть такими артистичными.
Вероятно, дело в том, что Чикишев, открывший 30 лет назад театр на базе обычной школы-интерната для глухих детей, в работе со слабослышащими использует особую методику: он не заставляет их бессмысленно заучивать слова и не мучает попытками произвести звуки, а помогает слышать свое тело, быть в нем, двигаться выразительно и «красноречиво». В «Пиано» нет муштры, все занятия происходят в игровой форме, и что особенно важно, старшие артисты охотно помогают младшим, обучая их тому, что уже умеют сами. Кто-то, даже окончив школу-интернат, остается в труппе на постоянной основе или, как уже ни раз бывало, возвращается, получив специальное образование.
Уникальность «Пиано» признана во всем мире, который театр, без преувеличения, объездил с гастролями от и до (по крайней мере, от Европы до Америки). Как говорит сам Чикишев: «Мы же соответственно обстоятельствам действуем. Куда ветер подует. Создаем театр везде… А иначе зачем театр, если он не помогает жить среди людей и с людьми? Да ещё и быть лидером. У нас точно социальный театр». При этом как истинно передвижной коллектив, «Пиано» больше не делает платных спектаклей и не продает билеты на свои шоу. Все очень по-домашнему, по-театральному и по-честному.
Когда я не один
Принцип «честного театра» исповедует и фестиваль творчества детей из детдомов «Я не один», организованный Мариэттой Цигаль-Полищук. В 2017 году он прошел уже во второй раз и собрал ребят из разных регионов страны сначала в летнем творческом лагере, где они готовили спектакли с профессиональными режиссерами, а потом в Москве на площадках от МХТ до Нового Пространства Театра Наций, где они эти самые спектакли и играли. Теперь начинается главное и самое трудное – помочь тем, кто проникся театром и творчеством, выйти из замкнутого круга безволия и бездомности, и суметь реализовать свои мечты и амбиции (см. интервью с режиссером и куратором фестиваля Женей Беркович).
Впрочем, с социальным театром всегда так: один процесс запускает другой, и движение по направлению к изменениям может начаться только после финальной реплики.