10 января 1980 года в трудовой книжке Алексея Бородина появилась запись о начале работы в Центральном детском театре. Неделей раньше новый художественный руководитель был представлен труппе. В таких случаях обычно пишут красивую фразу, что это до сих пор последняя запись в документе. Только вряд ли это правда. Скорее всего, в 1992 году было добавлено еще несколько строк: театр стал называться Российский академический молодежный, и как-то сразу к нему прикипела аббревиатура РАМТ. Радикальный жест руководителя, которому не пристала слава революционера, хотя он таковым и является на самом деле до сих пор.
Еще один аргумент против приверженности юбиляра определенной косной схеме – повышенное внимание к молодым коллегам (от Нины Чусовой и Константина Богомолова до выпускников Сергея Женовача разных лет) и приглашение Егора Перегудова в качестве не просто наследника, но и действующего помощника. Это уже подчеркнули все в театральном сообществом и не однажды. Стоит заметить, что во время возвращения Бородина из Кирова в Москву ему самому – полных 39 лет.
За последние четыре десятилетия Бородин заставил работать каждый уголок старинного особняка на Театральной площади. Он ставил спектакли на парадной лестнице («Береника» Жана Расина) и в трюме под сценой («Одна ночь» Евгения Шварца). Так же неспокоен режиссер по отношению к сценическому времени и смешению эпох. Его «Отверженные» шли два вечера подряд, а легендарный «Берег утопии» – целый день. В спектакле «Последние дни» Бородин соединяет тексты Пушкина, Булгакова и Акунина, а когда-то в несостоявшейся постановке встретились бы «Зеленый попугай» Артура Шницлера и «Авария» Фридриха Дюрренматта – в повседневной жизни театра процесс и замысел так же ценны, как результат.
Дорожа собственной большой семьей, он предъявляет ценность дома и зрителям. Душевным застольем воссоединившейся семьи заканчивались фантазийные «Крестики-нолики» по пьесе Александра Червинского. Жители «Нашего городка» Торнтона Уайлдера в исполнении студентов ГИТИСа познавали счастье, возвращаясь в то время, когда их родители были молоды. Как известно, все семьи несчастливы по-своему, и иногда о доме приходится сожалеть, только потеряв его обитателей. Так пустели темные коридоры огромного особняка, оставляя в затворницах – хоть и под взглядами портретов предков – Лавинию в «Участи Электры» Юджина О’Нила. Бородин понимает персонажей трагедий в той же мере, в какой он удивляется нелепости героев чеховских водевилей.
В начале 90-х в его решении «Король Лир» грохотал железными ящиками и сверкал ярким гримом масок, а драматические отношения диккенсовских «Больших надежд» были поставлены с уважением к мхатовским достижениям. Многонаселенный спектакль с медленным закрытием бархатного занавеса в финале каждого из трех актов. Театр Бородина – разный.
Не случайно режиссер предлагает зрителям «Вишневого сада» расположиться на сцене, превратив в заглавного героя воздушно задрапированный зрительный зал. Театр для Бородина – волшебное, заповедное место. Даже в «Бане» Владимира Маяковского театральная техника с проводами и софитами спускалась из-под колосников, ей была доверена роль машины времени с маршрутом в один конец – в будущее, пусть точка в спектакле и ставилась с помощью пожарного занавеса, массивно опускающегося с неизменным предупреждающим об опасности громким раздражающим звонком.
Бородина вряд ли можно назвать оптимистом, но он понимает, что унывать ни в коем случае нельзя. В конце концов в отсутствии алой ткани можно просто вымочить в вине ту, что имеется в наличии. Так делает Грей в мюзикле на текст Михаила Бартенева и Андрея Усачева. Человечность следует сохранять в любых условиях, даже в космосе, о чем велся разговор с подростками с помощью «Малыша» Стругацких и «Марсианских хроник» Рэя Брэдбери.
Однако в последнее время Бородин все чаще говорит о политике. «Нюрнберг» по Эбби Манну и «Демократия» Майкла Фрейна становятся своеобразным продолжением «Берега утопии». И если в русской трилогии зрители не только напряженно вслушивались в дискуссии о будущем страны, но и следили за подлинно семейными драмами Герцена, Огарева, Бакуниных, то в сюжетах из истории Германии прошлого века личная жизнь руководителей не разглашается, она не важна в подобном документальном исследовании.
Следуя, если можно так сказать, эфросовским традициям, художественный руководитель находит для театра своих драматургов-современников. Лично себе в союзники Бородин выбирает в разное время Юрия Щекочихина, Бориса Акунина и Тома Стоппарда. Интеллектуалов левых взглядов, интересующихся историей, умеющих крепко построить сюжет, обратить внимание на детали, которые не стоит считать мелочами.
Конечно, я поспешил назвать Бородина революционером. Театр под его руководством не стоит на месте, но все это благодаря воле здорового реформатора, все эти 40 лет слышащего время. Все его многочисленные и часто молниеносные изменения – не забывая, что юные зрители к ним наиболее чувствительны. Сегодня репертуарный выбор лидера РАМТа – как ни странно – «Горе от ума». Пьеса с двухсотлетней историей о разных поколениях и городе вокруг.