- Отлично, я к вам бежала с другой встречи, рабочей, настроение замечательное.
В: Как прошёл сентябрь?
- Потрясающе! Он был очень насыщенный, а октябрь обещает быть даже насыщеннее и напряженнее. Есть две проблемы: работы либо мало, либо очень много. Вот сейчас момент, когда работы слишком много.
В: Как вы пришли к выбору этой профессии?
- До того, как стать театральным режиссером, я была театральным художником и очень много работала в этой сфере. В театральные художники я пришла максимально неосознанно. То есть я поступала в художественное училище, и там было 3 направления: живописно-педагогическое, дизайн и театральное, и театральное мне как-то очень глянулось, и я выбрала его. А потом, когда я уже выпускалась из своего училища, оказалось, что лучшие люди училища когда-то поступили к Дмитрию Крымову, и даже была такая легенда, что художники сами придумывают спектакли, а ещё они сами в них играют, что, конечно, было потрясением для меня, как для студентки училища. И как раз, когда я заканчивала училище, Крымов выпустил свой предыдущий курс в ГИТИСе и набирал новый. И было ощущение, что я поступаю в какой-то ВУЗ мечты, ну вот что-то нереальное, что можно приравнять к лучшему из лучших ВУЗов. Мы были первым экспериментальным курсом на режиссерском факультете, то есть мы, художники, учились с режиссерами. Со второго или третьего курса я уже начала работать как сценограф, и в какой-то момент стало понятно, что я хочу делать свои спектакли, я хочу отвечать за них целиком, и что для этого надо становиться режиссером. И так я стала режиссером.
В: Сложно ли было? И при каких обстоятельствах вы решили ставить спектакль?
- Первый спектакль я поставила в 2013 году, это был следующий год после выпуска из ГИТИСа. Я поняла, что если я хочу видеть театр таким, каким я хочу и каким я его люблю, то я должна его делать как режиссер. То есть если я буду делать спектакли только как художник и сценограф, то это будет не совсем честно по отношению ко мне, потому что это будет не до конца тот театр, который я люблю.
В: А почему именно театр, а не кино, например?
- Ну я еще выберу кино, все еще впереди. Если честно, я очень хочу в кино, а точнее — в сериалы. Хочу писать и снимать сериалы, потому что считаю, что их будущее уже наступило, и если уж Богомолов пошел в сериалы, то идем за Константином ровными рядами (смеется). Когда я поступала в ГИТИС, вопрос кино, если честно, даже не стоял: после учебы на театрального художника в училище логично было идти на театрального художника в институте. А потом стало понятным, что так как Крымов ставит спектакли, то он не то что бы на художников учит, а он-то учит нас на режиссеров, и плевать, что у тебя написано в дипломе. Да и само собою как-то после Крымова, идти в режиссуру. Вот, а так я очень хочу в кино и сериалы, и когда-нибудь там возможно окажусь, или не окажусь.
В: А есть уже какие-то идеи уже для сериалов?
- Да! Сейчас мы пишем сценарные заявки с моим продюсером, ну, посмотрим, чем они увенчаются.
В: И в каком жанре будет сериал? Детский?
- Нет, дело в том, что работа в детском жанре не была какой-то осознанной стратегией, меня на нее вывело. Понятно, что у меня есть спектакли для подростков, и как соавтор я делала проекты для взрослых. Мне кажется, что сейчас такое время прекрасное, когда можно пробовать все жанры. Но пока у нас заявки в основном на драмеди, ну опять же, что сложится, что приглянется продакшену. Там какая-то волшебная система: когда ты идешь к продакшену, он идет на онлайн-сервис, онлайн-сервис идет к своему начальнику, и там вот такая прекрасная дорога вверх, по которой надо дойти до конца.
В: А как все-таки так получилось, что вы ставите в основном детские и подростковые спектакли?
- Честно говоря, я довольно хорошо делаю все, за что берусь. То есть если бы меня повело в другую сторону, и я бы начала снимать, скажем, эротику, я бы сейчас была довольно хорошим режиссером этого жанра. Ну правда, я на самом деле такой человек (смеется). Если мне дают работу, я ее хорошо выполняю, и мне говорят: «отлично, сделай еще 10 таких же работ». И если бы я силой воли не начала отходить от бейби-театра, то я бы давно была главным режиссером бейби-театра всея Руси! Потому что я делаю хорошие бейби-спектакли, и приходит какой-нибудь директор театра на фестиваль и видит там мой хороший бейби-спектакль и говорит: «Отлично! Можете у нас поставить такой же? А лучше два!» Так как люди видят, что спектакли очень хорошо покупаются, просят «сделайте нам такое же», поэтому приходится доказывать, что я могу сделать что-то другое, а не просто «ctrl С – ctrl V». Например, у меня есть спектакли, где люди играют на чашках, ложках, поварешках, как на музыкальных инструментах, первый такой спектакль был в театре САЦ — «Кухонный концерт», и все сразу заговорили: «Ой, занятное что-то». Второй спектакль в этом жанре был «Музыка шагов» в Филармонии-2. Третий спектакль — «Я озвучиваю мультик» в Театре на Литейном, и там спектакль был в рамках «Детского weekend'a» «Золотой маски», Театр на Литейном очень много с ним куда катался, и вот в «КоOPERации» я сделала «Шумовичков», и это уже воспринималось, как «творческий почерк Александры Ловянниковой, ну, вот так она ставит».
В: Ваш последний спектакль — это «Невероятные приключения голубя Петра»?
- Уже нет, недавно у меня вышел аудиоспектакль Мобильного художественного театра и Яндекса на платформе «Яндекс.музыка», и он называется «Музыка внутри», там главный персонаж — синичка Люся. Знаете, у меня сейчас цикл птиц в моей жизни (смеется). Его можно послушать на «Яндекс.музыке». Это спектакль-променад по саду «Эрмитаж», он тоже музыкальный, дело в том, что в саду «Эрмитаж» находится театр «Новая опера», и поэтому все предметы в саду «Эрмитаж», наслушавшись опер, стали тоже певцами, певицами и музыкантами, и синичка Люся водит нас по этому саду, знакомя со всеми музыкантами, находящимися в нем. Премьера была совсем недавно, скорее, это даже была не премьера, а релиз.
В: Почему именно синичка Люся? Почему не зайчик Крош?
- Аааа! Я не знаю! (смеется) Это совпадение! Это не то, что я хожу и думаю: «Птицы – это моё все». Нам хотелось, чтобы это был кто-то маленький, кто может следовать за героем так, что ты его вроде видишь, а вроде не видишь. И нам показалось, что синица – это какой-то классный для этого персонаж. Потому что ты можешь думать: «ну да, я ее не вижу, но она там, где-то надо мной высоко летит».
В: А какой была ваша первая работа, в которую вы прямо вложили свою душу?
- Первой работой была «Зубастая история» в театре «Мастерская», и тогда этот спектакль сразу попал на фестиваль «Большая перемена», что было для меня очень важно и хорошо, потому что когда первая работа попадает на фестиваль, ты понимаешь, что ты двигаешься в правильном направлении, и, честно говоря, я благодарна фестивальному движению в России, потому что оно дает какие-то правильные щелчки, что как бы «да-да, вы идете в правильном направлении, по правильной траектории, все хорошо». Это была история про оживающий буфет, вообще изначально это была история с техзаданием: «Нам нужен спектакль про зубы». А в итоге это история превратилась в спектакль про волшебный, оживающий буфет, который всячески провоцирует человека, который живет около этого буфета. А если говорить про спектакли, в которые я вкладываю душу, к сожалению, я вкладываю душу во все спектакли, которые делаю, а иначе, я считаю, бессмысленно заниматься театром как каким-то бизнесом или какой-то бездушной штамповкой, хотя я знаю, что есть режиссеры, которые один и тот же спектакль под разными названиями ставят, раз по пять. И это у них получается очень успешно, потому что на пятый раз ты уже знаешь, как зрители отреагируют, знаешь, где они засмеются, знаешь, где внимание поддержать. Ну и я видела такой спектакль, поставленный в очередной раз, и было видно, что это уже прямо мастеровитая работа, я не думаю, что она имела какое-то отношение к искусству, но к такому продакшену, как интервизия, безусловно. Вот представляете, какая радость у театра, приходят к тебе и говорят: «я вам поставлю хит! Этот хит уже в пяти городах идет, вы будете шестым, вот смотрите, везде аншлаги, гарантированные!» К сожалению, с обычными спектаклями гарантия не всегда есть: режиссер что-то прекрасное у себя в голове напридумывал, а потом начинает это придуманное превращать в спектакль, и он может быть уже не таким прекрасным, как выглядел в голове у режиссера. И как раз поэтому возникло лабораторное движение, когда режиссер делает за 5 дней эскиз спектакля, и так театр и зритель видят то, что режиссер описывал на словах, а потом воплощает в реальность. Это гарантирует безопасность театра от того, что режиссер что-то на словах волшебное описал, а потом в реальности оно стало далеко от описанного. И это сразу стало ясно за 5 дней и минимум бюджета, а не за 2 месяца и основательного бюджета.
В: А вы никогда не хотели перепоставить спектакль, чтобы он взорвал зал?
- Я не думаю, что перепоставить спектакль – возможно, потому что театр, в отличии от кино, – сложно-транспортабельная вещь. Ну то есть: кино взял и включил в любой точке мира, а театр можно привезти на фестиваль — и все. Но, мне кажется, для меня вопрос перепостановки спектакля не в том, чтобы он взорвал, а в том, чтобы зрители в каком-то городе получили возможность столько же на него ходить, как и в городе оригинальной постановки, ну, потому что так бывает, что ты посмотрел что-то на фестивале и думаешь: «блин, вот нам бы такое». И я знаю, что у нас делают какие-то русские версии западных постановок, тот же прекрасный «Remote X» - яркое подтверждение этому. Ну то есть это возможно, но тут другая цель – принести в город спектакль, который можно было посмотреть до этого только в другом городе или даже стране.
В: А какой был самый запоминающийся спектакль?
- Ну, у меня память немножко, как у рыбки Дори (смеется). Новая информация перекрывает предыдущую, и на самом деле каждый спектакль становится самым запоминающимся, когда я над ним работаю Поэтому сейчас «Невероятная история голубя Петра» уже немножко стирается теми спектаклями, над которыми я сейчас работаю, потихонечку. Мне кажется, каждый спектакль для меня прекрасен по-своему и каждый город, в котором я ставлю, прекрасен по-своему. Я, например, очень скучаю по многим городам, их театрам, по артистам из этих городов, потому что ты приезжаешь, ты вживаешься и сдружаешься с ними, а потом спектакль живет своей жизнью, а ты своей, и обычно очень грустно уезжать, тем более, что, например, «Историю про голубя Петра» я ставила в Пскове, где до этого я делала спектакль «Год Жирафа». И на самом деле было дико приятно было вернуться в Псков, радостно было увидеть тех же ребят, с которыми я работала, тот же театр и тех же звуковиков, и те же службы. И есть в этом какое-то очарование, когда ты возвращаешься в место, где ты уже ставил что-то, и главное, где ты знаешь, что зрителю все понравилось и зашло, и вот они хотят еще и еще: «Сколько можно уже один и тот же спектакль смотреть? Ну поставьте что-то новое, ну вы что?!»
В: А есть такой город, куда бы вы хотели возвращаться и ставить новые спектакли, или вы бы хотели по всем городам России проехать?
- Честно говоря, если бы у меня было неограниченное количество времени, я бы хотела вернуться в каждый город, в котором я работала, потому что каждый город и его людей вспоминаю с огромной нежностью. Думаю, что мне так везло на прекрасные труппы, потому что хотелось бы к каждой из них приехать и тепло сказать: «Ребята, я вернулась!». Некоторые ребята мне до сих пор пишут: «У нас сегодня твой спектакль» или, например, «мы на гастролях в Москве, может увидимся?».
В: А были ли какие-то неудачные или смешные случаи во время спектаклей?
- На новой сцене Александрийского театра был прекрасный спектакль «Камера обскура», где я была соавтором, и там срабатывала вот какая штука: когда в спектакле очень много реквизита и разных механизмов – вещи начинают тебя подводить. Мне казалось, что это какое-то проклятие. Об этом же потом говорил инженерный театр Ахе. Если в спектакле очень много реквизита, то надо осознавать, что в какой-то момент что-то пойдет не так. Соответственно, этот спектакль (я еще там сама играла как перформер) натренировал нам железные нервы, потому что однажды на нем не поехали плунжера. Плунжера – это такие выездные подъемные площадки сцены. Они просто не поехали, что-то замкнуло. В другой раз сломался проектор, на котором мы показывали все наши титры, и пришлось их показывать на камере в реальном времени. Про мелкие косяки – пистолет не выстрелил или весь карманный реквизит зарядили не по тем карманам – я уже не говорю. Что-то не сработает, в ванну не нальют воды. То есть каждый спектакль что-то шло не так. И было очень занятно, что ты играешь спектакль и каждый раз думаешь: «ага, вот первую треть спектакля все было нормально, значит какая-то подстава будет дальше, интересно, в какой момент?». А еще я помню, что там на тросе поднимался рыцарь наверх. И я каждый раз думала: «упадет или не упадет?». Вот он не упал ни разу. И это как раз был для меня очень запоминающийся спектакль, потому что я не так много играла в театре как актриса. Ты играешь и знаешь, что что-то обязательно накосячит, даже не ты или твой партнер, а именно ЧТО-ТО. И это было потрясающе, хотя, да, реквизит – сволочь! Он может устроить подставу.
В: Будут ли какие-то интересные новости от вас в ближайшее время?
- Да, еще как будут! Но, как говорится: «пока нет премьеры – надо молчать». У меня сейчас есть работа, есть прекрасные постановки, над которыми я радостно работаю в такое сложное коронавирусное время, у моих друзей были спектакли, которые откладывались на месяц или на два. У одного моего друга заболел сначала один артист, а потом вся труппа слегла с коронавирусом. В мире сейчас непонятно что происходит, поэтому я пока не осмеливаюсь говорить про премьеры. Но интересные новости от меня точно будет.
В: Как вы думаете, можно ли это как-то предотвратить? Например, работать дистанционно?
- У меня был опыт репетиций спектаклей в скайпе, и мне он не понравился. Я думаю, что в зуме можно репетировать спектакли, которые будут идти в зуме, а обычные спектакли лучше репетировать, сидя на сцене, рядом с актерами.
В: Как вы думаете, почему так мало спектаклей для подростков сейчас ставится?
- Я думаю, что эта волна пока не началась. В театральных процессах есть инертность. Раньше, 10-20 лет назад, «ТЮЗ» было ругательством. То есть играть в ТЮЗе значило, что ты играешь в худшем театре в городе. А сейчас в небольших городах ТЮЗы – это самые передовые театры, потому что молодые режиссеры, которых не пустили в большие или драматические театры, сказали: «да отлично, мы пошли в ТЮЗ». И вдруг в ТЮЗах началась активная лабораторная и фестивальная жизнь, там стали ставить разные классные спектакли, причем не только для детей, но и для взрослых, и для подростков. И то, что сейчас не так много контента для подростков, временно, в какой-то момент, начнется эта волна, люди поймут выгоду контента для подростков. Помню момент, в спектаклях Богомолова прозвучала попса и начался огромный скандал, потому что как можно великого нашего Шекспира мешать с русской попсой? Прошло каких-то лет 7-10 – и сейчас попса звучит в каждом спектакле как ход. Сейчас, будь это Чехов, Гоголь, Достоевский, обязательно будет русская попса, и сейчас это воспринимается нормально: «а как же спектакль и без попсы? Мы же для современного зрителя ставим!» И я уверена, что пройдет совсем немного времени, и спектаклей для подростков будет также много, потому что это огромная аудитория, и как можно мимо нее идти? Но история с контентом для подростов не только в театре, сейчас не так много сериалов для подростков, не так много подкастов для подростков. Сейчас подростки чуть-чуть выкинуты за рамки потребителей контента. Но я думаю, это вопрос времени и вопрос какого-то первого или первых успешных проектов, после которых все поймут и скажут: «да, конечно, для них тоже надо что-то делать». Вот помните, как только вышел сериал «Улица разбитых фонарей» – сразу началась волна сериалов про ментов, ну, потому что успешно, нам тоже такое надо.
В: Если волна спектаклей для подростков скоро начнется, она может сдвинуть спектакли для взрослых и детей на задний план?
- Я думаю, это разные задачи. Дело в том, что в театр ходят разные люди, мамы с детьми, пары на свидания, школьники, которые пришли посмотреть классику, бабушки. И я уверена, что в театре должны быть спектакли для бабушек. Репертуар в театре должен быть построен так, чтобы какой бы человек туда ни пришел, то хотя бы один спектакль он должен для себя найти. Да, может он не найдет для себя 20 спектаклей, но один он точно найдет. Придет какой-нибудь странный человек, которому этот театр вообще не сдался. Отлично, вот специально для тебя у нас есть экспериментальный, очень странный спектакль, который раз в месяц идет, видишь, театр и твои интересы блюдет. А вот вы мама с детьми, вот спектакль, чтобы вы каждую неделю могли приходить и развивать своего ребенка. А вы ходите в театр всей семьей, для вас есть веселая комедия, без ругани, без провокаций, без обнаженных тел, вот видите, веселая комедия, вы сходили в театр, это абсолютно безопасное пространство, весело и смешно, и даже с музыкой. Театр, особенно в небольших городах, должен отвечать интересам абсолютно разных зрителей, потому что, например, если ты живешь в Москве, у тебя есть много разных театров. Хочешь, например, экспериментальный театр – идешь в экспериментальный, хочешь классический — пожалуйста. А в регионах у тебя всего два театра или даже один, и значит, в этом театре должны быть и смешная комедия, и спектакль для детей, и для подростков, и для бабушек, и для кого-то странного и непонятного, потому что иначе театр потеряет всех своих зрителей, и они уйдут в интернет.
В: То есть интернет может постепенно заменить нам театр?
- Ну, он не может заменить, он заменяет. Например, если говорить про театры, которые были в советское время, один театр мог в год сыграть 300 спектаклей. Телевизора нет, интернет еще не изобрели, и единственное доступное искусство – это театр. И у театров был огромный репертуар, они ездили со своими спектаклями по всей стране и ближайшим ДК. И сейчас ты читаешь биографию артиста того времени, а он сыграл какое-то безумное количество ролей, просто потому что не было другого контента. То есть был еще кинотеатр с нечастыми премьерами. Сейчас свою аудиторию и функцию театр должен отвоевывать у того же нетфликса, у интернета, у подкастов и кино. Что любой нормальный человек думает: у меня есть какое-то количество денег и времени, на что я могу их потратить? На какой-нибудь онлайн-сервис подписаться и сидеть девять вечеров подряд и смотреть «Бумажный дом», отличная возможность: за 600 рублей сидеть девять вечеров подряд и смотреть сериал, либо: о, я могу девять вечеров слушать бесплатный подкаст, тоже класс, либо же: я могу залипать в тик токе каждый вечер, ну или: я могу пойти в театр окультуриваться, но это уже стоит каких-то денег. То есть в театр люди выбирают раз в месяц, а то и раз в год.
В: Сейчас вы не играете в театре, а только ставите?
- Да, я сейчас не играю, но я не актриса, а перформер. Чтобы я могла на уровне работать с профессиональными актерами, мне надо играть столько же, сколько и профессиональные актеры. Для меня это невозможно, потому что я езжу на постановки, потому что я делаю контент как режиссер. Поэтому если меня сейчас поставить рядом с профессиональной актрисой, то будет очевидна разница уровня. Получается, что сейчас: «выбирай себе дружок, один какой-нибудь кружок».
В: Если бы была возможность равно распределить время между актерством и режиссерством, то вы бы начали больше играть на сцене?
- У меня есть идеальный пример для подражания – Константин Богомолов, нет, правда, это очень важный для меня человек, и я считаю, что если что-то делает Богомолов, то можно делать, как Богомолов (смеется). Константин сыграл в «Психе», сыграл очень хорошо, опять же, он играл в своих спектаклях, наверное, и для меня было бы идеальным вариантом когда-нибудь стать такой, как Константин.
В: Богомолов — ваш кумир?
- Ну, у меня кумиры менялись в разные отрезки жизни, и сейчас это Константин.
В: Вы с ним работали?
- Я была в его магистратуре во МХАТе.
В: А с кем еще из известных личностей вы работали?
- Я была в магистратуре Кирилла Серебренникова, как только появился Гоголь-центр, как сценограф я работала в театре Меньшикова, здоровалась с Меньшиковым за руку. Я не думаю, что это какие-то поводы для гордости. Я много работаю в регионах, потому что у нас страна, мягко говоря, огромная, пока, например, из Москвы доедешь во Владивосток, за это время можно не только всю Европу объехать, но еще и в Англию уплыть. И честно говоря, я понимаю, что «знаменитость» у нас значит то, что мы человека в кино увидели или в телевизоре, потому что в театре мало кто становится знаменитым. Ну возьмем того же Евгения Миронова, он же знаменитостью стал не в театре, а благодаря фильмам, или тот же Владимир Машков или Чулпан Хаматова. Приезжаю я, скажем, в Челябинск, и для меня, как для москвички, актеры челябинских театров – неизвестны, а для жителей этого города – ОНИ ЗНАМЕНИТОСТИ, люди читают их интервью, они их фанаты, и тогда возникает вопрос: а кто такие вообще знаменитости? Ну понятно, что есть знаменитость на всю страну, но сейчас такое время, когда ты можешь стать знаменитым на час и за час. Например, какая-нибудь Диана Шурыгина: сходить в шоу к Малахову, и ты будешь офигенной знаменитостью и с тобой «Бургер Кинг» будет рекламу делать, но ты можешь быть каким-то классным театральным актером и всю жизнь проработать в своем прекрасном региональном театре, сыграть кучу великих ролей, но при этом человеку из Москвы твоя фамилия ничего не скажет.
В: Вы экстраверт или интроверт?
- Я не знаю, раньше было такое время, когда всех типировали — экстравертность или интровертность, цветотип и т.п., а сейчас пришло время, когда: я люблю сидеть дома одна? – люблю; я люблю общаться с разными людьми? – люблю. Кто я? – да не знаю, я это я. Я не уверена, что могу отнести себя к какой-либо категории.
В: Топ-3 города в мире, обязательных к посещению?
1. Санкт-Петербург, потому что это город, построенный в едином архитектурном стиле, он прекрасен каждым своим уголком, это город-абсурд, где рядом с Невским проспектом может стоять Апраксин рынок, где все до сих пор так, как будто 90-е не кончились.
2. Нью-Йорк, потому что это город из кино, ты как будто идешь по тем улицам, где ходили твои любимые герои из кинофильмов.
3. ну и город, в котором я очень хочу побывать, – Дубаи, потому что это город, где сочетаются невероятные, суперновые технологии и небоскребы с тем, что для женщин – отдельные вагоны и помещения, я понимаю, что это не плохо, что это даже очень не плохо, потому что тебя там точно никто ни за что не ущипнет. Просто этот максимальный контраст востока и запада завораживает. Ну как в одном и том же городе может идти человек в парандже, а рядом – огромный небоскреб. И у меня это настолько не укладывается в голове, что я хочу это посмотреть своими глазами.
Детская редакция — выпускники Школы театрального блогинга Лаборатории современной оперы «КоOPERAция».