В октябре Центральный театр кукол имени Сергея Образцова запускает подростковую студию по предметному театру. Вести ее будет Михаил Плутахин, один из немногих российских режиссеров, кто подобный театр создавать умеет. Мы попросили Михаила рассказать «Недорослю», чем именно он будет заниматься на занятиях. Получилось восемь историй.
Я – Михаил. Я из Эстонии. 10 лет живу в Москве. В Москву приехал, чтобы поступить на актера. С самого детства мечтал об этом. Когда стал им, задумался, зачем я это сделал. Потому что это самая ужасная профессия. Я поступил в школу-студию МХАТ, нас повели на спектакль «Мастер и Маргарита». Я подумал: «О, здорово, спектакль во МХАТе», и уснул, за что мне было стыдно. Потом я узнал, что не я один уснул, нас целый курс уснул. И нам всем было неловко. Наш мастер сказал: «Ну что, вам понравилось?» Мы такие: «Ну, было интересно». Он сказал: «Так, спектакль ужасный, на самом деле. Я хотел показать вам, как не надо делать». С той поры с меня сходят разные стереотипы по поводу театра, по поводу того, кто такой актер, режиссер, что такое клоунада, импровизация, кукольный театр или театр теней, современное искусство, современная пьеса. И все эти занавески продолжают падать.
История первая. Про гамак
Мне стало тесновато в актерской профессии и захотелось узнать, что еще есть в мире. Мне была интересна клоунада, и я стал смотреть видеоролики, но мне ничего не нравилось. Нет, что-то нравилось, классика – Карандаш, Солнечный клоун. Но большинство было ужасно, конечно. И тут мне встретился Вячеслав Полунин, самый лучший клоун на Земле, самый насыщенный человек на Земле. Я пересмотрел все его лекции, все его видео. И приехал к нему на «Желтую Мельницу» во Францию. Прямого разговора не было, но мне удалось понаблюдать, как он живет, что читает, как разговаривает с людьми, какой он в быту. Я увидел, что ему все важно, что по утрам он ходит и моет пол, прибирает свой сад...
И вот он заходит ко мне в юрту, чтобы посмотреть мой проект, и говорит: «Не нравится, переделай». Переделываю. На следующий день приходят дети, у меня все готово, а Полунин снова говорит: «Не годится, переделывай». А я там придумал качельки, чтобы была иллюзия полета. Внизу проектор, экран, наверху – качельки. Он говорит: «Сделай гамак». Хорошо, я нашел немецкого инженера, на английском попытался ему объяснить, как делать гамак. Взял пластилин, слепил ему прототип гамака. С немцем у меня в результате ничего не получилось, я взял какого-то клоуна, мы с ним сделали гамак из дерева, на него я клал детей, за ноги их брал, качал, они делали вид, что летают, а я им говорил: «Еще махайте руками как птицы». И вот опять приходит Полунин, в два часа ночи, и говорит: «Переделывай. Сделаешь из железа? Ты умеешь варить железо?» Я говорю: «Ну, можно научиться». Пошел к инженерам, спросил: «Варить – это сложно? Есть металл?» Потом подумал: «Нет, я за ночь не смогу это сделать. Подошел к Полунину опять и спросил: «Что все-таки делать?» А он и отвечает: «Вот это дерево как-то грубовато выглядит, если его отполировать, тканью обмотать, тогда нормально». Я все понял, нашел художницу, мы все сделали. Заходит Полунин, говорит: «О, другое дело, все готово. Работай». И я у него на «Желтой Мельнице» со своим гамаком работал все лето. Полунин меня научил быть инициативным и пользоваться его окружением и его знаниями. Он говорит на лекциях, что не любит обучать людей. Пусть, мол, они ходят, подают мне пиво, слушают, что я говорю. И в этом есть какая-то правда, потому что мы, русские актеры, ученики, привыкли, что мы садимся, перед нами учитель, и он транслирует нам знания. Говорит: «Так надо, так не надо, так, если ты сделаешь, выгоню тебя». И все, шаг вправо, шаг влево – расстрел. А тут я не знал, что я делаю, правильно ли это, никто не говорил ничего, не стоял над душой. Я пришел к клоунессе Скрипке, говорю, не понимаю, что мне делать. А она отвечает: «Это у тебя менталитет русский, а надо просто получать удовольствие от процесса, надо самому понимать, нравится тебе, что ты делаешь, или не нравится». И у меня мозги перевернулись на 360 градусов. Я понял, что надо быть автором, художником. Человек рядом, педагоги только могут направить тебя, а растить человека в себе нужно самому.
История вторая. Про огонь
Дмитрий Брусникин, мой мастер в Школе-студии МХАТ, тоже здорово помог, было очень хорошо расти рядом с таким педагогом. Конечно, он тоже не транслировал знания напрямую. После Полунина я понял, что надо не слушать педагогов, а наблюдать за ними. Тогда ты больше получаешь. И я стал слушать, что чаще всего говорят педагоги. А чаще всего Брусникин повторял вопрос: «Так, что ты делаешь? Для чего? Тема?» И я понял, что главное – это то, что у него в крови, это мхатовское, то, что передается из поколения в поколение. И это тоже стало для меня открытием, что надо не вычитывать знания из учебников, а надо понимать то, что передается из рук в руки. Например, интересно, какое любимое упражнение у Станиславского было, где оно сейчас, где эти слова Станиславского или Сергея Образцова, где их огонь. Важен огонь. Ценно вот это: «Раз, и я понял». Не головой понял, а нутром.
История третья. Про вопросы и нормальных людей
После Полунина я понял, что есть клоунада шаблонная, а есть нормальная. Под нормальной я понимаю, что люди – исследователи своей профессии – задают вопросы, что такое клоунада сегодня, куклы, тени, современное искусство, современная пьеса, каким языком мы говорим, что меняется, что за новое поколение пришло сегодня, что из вас получится и что с вами случится. И если клоун задает себе этот вопрос, он автоматически переходит из разряда шаблона в разряд нормальных людей. Это со всеми так. Главное – задавать вопросы. Ответы меняются постоянно. Не только в профессии, но и в жизни. Даже отношение к людям меняется. К текстам. Бывает, вы читаете книгу и понимаете ее содержание, а потом через какое-то время ее же перечитываете, и в ней уже все по-другому. А почему меняется понимание? Потому что вопросы остаются те же, а опыт копится. А с опытом и взгляд меняется. Так что, конечно, самое главное, это с какими вопросами ты живешь.
История четвертая. Про театр предмета
Что такое предметный театр? В предметном театре все понятно. Там на сцене предметы. То, что на сцене, такой это и театр. Если больше теней, это театр теней, если там куклы – театр кукол. Есть театр чего угодно. Можно сделать театр проекторов, театр стульев, театр окон, театр зданий, театр волос, театр тел – все есть. Главное сделать спектакль и назвать это театром.
История пятая. Про 35 минут для семи человек
Однажды я познакомился с Евгением Ибрагимовым, он режиссер. С ним я сделал моноспектакль «Дон Кихот. Послевкусие». Мы поехали в Звенигород, пошли в заброшенный парк, там в парке 24/7 он мне давал задания, и это был для меня какой-то другой мир. У меня была своя задумка, у него своя. Я в то время фанател от «Снежного шоу». Это был для меня идеал: два часа без слов – и все понятно. Всех устраивает, что там ничего не понятно, но много эмоций. Много эмоций – это ведь много мыслей, а из-за мыслей возникает свой спектакль. Мне захотелось так же. Такой же ключик. Я ему сказал: «Давайте делать без слов».
Стали делать этюды. С первых дней приходили люди, смотрели. А у Ибрагимова такой же принцип, как у Полунина. Художники, музыканты, артисты – все варятся, обсуждают, подкидывают идеи. Даже человек не из профессии приходит, рассказывает что-то. И из этих идей строится целый мир, спектакль. Наш «Дон Кихот» мне понравился: 35 минут для семи человек в полной темноте. Без слов. Я подумал: «Вот спектакль, который всем нравится». Потом пришли друзья, зрители. Шепотом: «Куда мы попали? Это что?» – «Вот Дон Кихот, он такой» – «А где Дон Кихот?». У нас же не было кукол. Кому-то нравилось, кто-то принимал правила, что может быть такой театр, а кто-то не понимал, думал, что сейчас будут слова. И я понял, почему такое разнообразие в театре – это для того, чтобы у каждого человека было, куда прийти на спектакль. Чтобы каждый человек нашел для себя свой театр. Если вам близко то, что вы увидите, я буду очень рад, что я нашел своего зрителя, единомышленника, едино-исследователя.
История шестая. Про подростков и Хармса
Произошел этот Дон Кихот, и я думаю: «Такой театр кукол мне понравился». А что же есть подобного в России? Ничего нет. Что же за границей есть? Мало. Думал (это несколько лет назад было), где у нас есть такие современные лаборатории, чтобы современные тексты. Нет таких. «Хорошо, – подумал я. – Как же мне учиться? А пойду-ка я к детям, буду их учить и сам учиться». И я пошел в школу, набрал карапузов, стал с ними из предметов делать кукол. Потом пошел к подросткам. Первая тема была – Хармс. Никто не чувствует Хармса лучше подростков. Я давал задания детям, они приносили их мне, я разбирал. Меня ничего не делает таким счастливым, как просто сидеть и репетировать, вся эта педагогическая деятельность, режиссерская деятельность. Мы с ними сочиняли этюды, из этюдов сделали 15-минутный спектакль. Ничего не снято, но было здорово. Поверьте мне на слово.
История седьмая. Про предмет
Само появление предмета на сцене – это событие. Но самое интересное, когда предмет начинает двигаться.
Движение предмета – это событие.
Когда предмет начинает думать, размышлять, где друг, где враг, куда идти – это целый процесс.
А тут еще рука. Это очень важное событие для предмета. Как только мы прикасаемся к предмету, он становится частью нас. Я отодвинул руку – умер предмет. Дотронулся – живой. Это так элементарно и так круто, на самом деле.
Мы учимся испытывать к предметам эмпатию. Предполагать, что, если бы предмет был живой, как бы он дышал. Каждый предмет будет двигаться по-своему, думать по-своему, и у каждого человека он будет другой. Из того, как он двигается, возникает его характер, понятно, как он смотрит, как делает первый шаг. И так далее… Целый мир. А когда встречаются два предмета, между ними происходит какая-то история. Железо и стекло – уже опасно, конфликт. Терка и сыр.
Самое интересное – это найти то, что предмету нравится. Вот, деревянные ложки стучат. Ложкам нравится, что они делают? Ведь они созданы специально для того, чтобы на них играли. Ложкам нравится их работа и, если лишить их функции, это для них – катастрофа. Терка создана, чтобы натирать сыр. Она мечтает работать в ресторане, а работает в забегаловке. И конфликт был бы в том, что она среди золотых предметов – такая простая. Все. «Гадкий утенок» готов. Тень может быть предметом? Комната может быть предметом? Здание может быть предметом? Для меня может все. Даже человек может быть предметом.
История восьмая. Про Студию в ГАЦТК им. С. Образцова
Спектакль – это поле для того, чтобы воображать, поле для фантазии. Для меня хорошо, когда мы не говорим, что вот это – стул, это Достоевский, и у него все плохо. Нет. Мне интересно, чтобы люди догадывались, думали, воображали. Смотря, как это можно преподать. Имея все эти данные, такую основу, мы этим и будем заниматься. На этом курсе мы будем сочинять много этюдов, говорить о современном искусстве, заниматься импровизацией и актерским мастерством, все совмещать, музыка, ритмика. Чтобы вы понимали, что искусство состоит из одних и тех же знаний, структура одна.
Плюс будем говорить про личные истории, будем изучать себя. Самое близкое, что есть – мое окружение, потому что говорить про динозавров или про мафиози – это слишком далеко. Одна из ошибок новичка, когда ты идешь снимать какое-то интересное кино, ты говоришь: «Я буду снимать кино про зомби». Но самое главное – это не про зомби, а про личную какую-то историю. История потери, дружбы, любви. Наша задача в том, чтобы вот этот банк историй со всеми вами создать. Чтобы вы умели сочинять историю, чтобы вы могли импровизировать. Чтобы вы могли преподать это как современное искусство. Чтобы весь предметный театр был как современное искусство. Вот это мне интересно.
В Детскую театральную студию Центрального театра кукол им. С.В. Образцова приглашаются дети в возрасте от 5 до 16 лет. Получить более подробную информацию можно на официальном сайте театра, открыв вкладку ПРОЕКТЫ. https://puppet.ru/projects/children-studio