Разговоры
Интервью

Иван Орлов: «Увлекся детским театром от любви к детской литературе!»

Режиссер Иван Орлов заявил о себе как режиссер еще совсем в юном возрасте. Ему едва исполнилось 20, а он уже ставил спектакли в разных городах страны, от Петербурга до Красноярска. С 2014 года Иван работает штатным режиссером в Новосибирском молодежном академическом театре «Глобус», где сочинил много неординарных спектаклей для детей – новогодних и не только. Мы поговорили с ним о театре для детей, особенности подростков, литературе, уносящей в мир грез, и о комедиях Шекспира, к которым он обращался уже не раз. 


Недоросль: Иван, в декабре ты выпустил «Укрощение строптивой» в Томском ТЮЗе. Ты и раньше ставил комедии Шекспира. Чем особенна для тебя эта работа? 

Орлов: Получился трудный выпуск, из-за коронавируса пришлось собирать спектакль за две недели. Без актера, который не мог какое-то время участвовать в репетициях, работать в полную силу было невозможно. Мир комедий Шекспира игровой, он близок по жанру к капустнику, поэтому должен придумываться здесь и сейчас, на репетициях. Да, ключевые позиции (Катарина занимается боями без правил, Петручио – лидер группировки, похожей на «острые козырьки») я сочинил заранее, но прописать все сцены в тетрадке и потом «поставить» их – это самый неинтересный вариант для «Укрощения строптивой». Мне вообще кажется, комедии Шекспира должны рождаться от эмоционального возгорания, интуиции, а не от холодного ума. Это не пьесы Островского или Чехова, где очень нужна логика, здесь важнее режиссерская импровизация, спонтанная актерская придумка, случайно услышанная музыка… Надо отчаянно, смело сочинять и веселиться…  И без команды этого не сделать: капустники не пишутся в одиночестве.

Недоросль: Шекспир тоже работал не в тишине?

Орлов: Уверен, он написал комедию не дома за столом. Она тоже рождалась из его импровизаций, актерских предложений, которые он фиксировал, менял, дополнял… Это вообще не писалось для печати, это был спектакль, который потом просто зафиксировали на бумаге. Это заметно по конструкции текста, в которой легко запутаться. Вот и мы сочиняли свой спектакль, добавляли сцены, убирали некоторых персонажей, меняли событийный ряд внутри сцен Шекспира. Например, эпизод урока Бианки просто нами переписан. В комедии Бианку учат латыни, и мы несколько репетиций пытались придумать на эту тему что-то смешное, но латынь сегодня совсем непонятна… Тогда родился современный вариант сцены, написанный на безграмотно-английском. И парадокс в том, что как бы ты ни переписывал пьесу, если ты точно выразишь главные события, история все равно прорастает шекспировская. Хотя я очень боялся, что получится спектакль не про любовь, а про домашнее насилие, что выйти к счастью и празднику не удастся. Поэтому обострял характеры Катарины и Петручио, чтобы было понятно: они не нормальные люди, они «люди с Марса», их действительно надо укрощать. И в финале они обретут свою уникальную семью. Но их путь – не пример для подражания, нет. Просто это два безумца, которые сумели создать такой неповторимый творческий союз. 

Недоросль: Почему ты выбрал перевод Петра Гнедича?

Орлов: «Укрощение строптивой» переводилось невероятное количество раз. Я прочитал около семи переводов, причем старался не смотреть на фамилии переводчиков, избегал предубеждения, вроде как перевод Мелковой почти уже канонический, а текст Гнедича уже считается «староват»… Но в итоге выбирал по ключевым сценам. Первая встреча Катарины и Петручио – одна из таких сцен. И я хохотал от перевода Гнедича. Например, обращение «Царапка-котик» вызывает смех, а «царапка-Кэт» нет.  У Гнедича, на мой взгляд, вообще самый жесткий перевод, обостренный. К примеру, у Мелковой в сцене сестер есть реплика «Не издевайся надо мной, сестрица», а у Гнедича – «Не бей, сестра!». И становится ясно, что они на самом деле дерутся! И поэтому «Ну развяжи мне руки!» в его переводе не образное выражение, подразумевающее «Старшая сестра, выходи скорее замуж, чтобы я тоже смогла». У Гнедича ясно написано, что Катарина пытает Бианку, младшая сестра связана веревками. 

Искренне люблю Новый год


Недоросль: Можно сказать, что в новосибирском театре «Глобус» ты отвечаешь за детские спектакли? 

Орлов: Алексей Михайлович Крикливый, главный режиссер «Глобуса», удивительный руководитель – он никогда не формулирует «Ваня, ты отвечаешь за…». Все происходит как-то полюбовно… Я однажды увлекся театром для детей, и около семи лет он меня не отпускает. Дело в том, что мне очень нравятся детские книги. Они помогают мне осмыслять жизнь, формулировать ее смысл. Вообще любая сказочная история помогает мне в этом плане больше, чем документальная. Именно мифологическая структура дает мне легкость. Она ведет меня как будто безопасным путем, но в то же время задает мне больные вопросы, рассказывает о труднейших моментах моей жизни. 

Для меня сказка – не бегство от реальности, это осмысление реальности, выраженное особым языком. А современная детская драматургия и литература переживают сейчас новый ренессанс. Пишется огромное количество прекрасных новых историй для детей. Издательство «Самокат» выпускает отличные книги в этом направлении. А еще у нас в Новосибирске есть замечательный магазин «Перемен», где отличная команда, по-настоящему увлеченная новой детской литературой, и я там часто просиживаю часы за чтением. Можно сказать, что я увлекся детским театром от любви к детской литературе.  


Недоросль: Ты много лет ставишь в «Глобусе» новогодние спектакли. Не все режиссеры любят такие истории. Чем они интересны тебе?

Орлов: Новогодняя кампания в «Глобусе» – это вещь во многом уникальная и меня очень увлекающая. На протяжении всех зимних каникул весь театр занят одним – сказками! И происходит это очень масштабно. Параллельно работают три площадки, на каждой из них свой спектакль. В день их играется около девяти. Во всех спектаклях, на каждой роли, четыре состава артистов, партнеры у артистов все время меняются, и поэтому каждый спектакль действительно неповторим. Кроме актеров, в спектакле участвуют танцевальная и вокальная студии театра, где работают и дети, и взрослые, там тоже по четыре состава, в некоторых спектаклях заняты еще и волонтеры. Представляете, сколько людей сидит на репетициях? Сколько жарких споров и новых идей… Это каждый раз незабываемое приключение, я искренне люблю эту новогоднюю суматоху и горжусь всеми нашими новогодними кампаниями.

Мой первый новогодний спектакль – «Звездный мальчик» Оскара Уайльда. Он был решен как сказочный рок-концерт для детей в волшебном лесу. Мы по-новому аранжировали музыку группы Arcade Fire и написали свои тексты. Дальше мы начали сотрудничать с Анной Богачевой, прекрасным екатеринбургским драматургом. У нее была пьеса «Как стать Снегурочкой», рассчитанная на малую сцену. Я прочел ее и подумал, что историю можно дорастить до нашей большой сцены, добавить линии новых персонажей. Получилась пьеса для «Глобуса». 

В ней Дед Мороз был связан с академической, оперной музыкой Глинки, с эпическим, былинным театром, а нечисть – с композициями Петра Мамонова и русского андеграунда 90-х годов. Такое столкновение «правильного» искусства и «подпольного». Сама же сказка получилась о зависти. Внучка Бабы-Яги хотела стать Снегурочкой и портила всем праздник. А потом понимала, что доброта – это не когда тебя все любят, а когда ты любишь и делаешь хорошее для других. Когда она видела, что из-за разрушенного Нового года звери в лесу плачут, то у нее происходил переворот в сознании, она спасала праздник. Под «Полюшко-поле, поле ты широкое», исполненное народным хором, была трогательная сцена, где внучка Бабы-Яги мирила искусство: пафосное, академическое и андеграунд. 


Недоросль: У тебя был и необычный спектакль по русским народным сказам.

Орлов: Да, по их мотивам мы сделали «Щуку, Мелю да Емелю». Искали смелое решение, и у нас получилась русская народная история Ромео и Джульетты. Вариация на тему, где Емеля – Ромео, а Дочка Царя – Джульетта. Емеля как русский герой был связан в спектакле с музыкой, играющейся на балалайках, а царская дочка – с Европой и ее музыкальной культурой. Мы придумали такой ход: когда герои встречаются, то на балалайках играют песни «Битлз». Сделали новые аранжировки хитов битлов для русских народных инструментов.

Недоросль: Когда ты стал штатным режиссером «Глобуса», поставил для малышей «Птичку на счастье», и она идет до сих пор… 

Орлов: В тот год Полина Стружкова, режиссер, много лет занимающийся развитием театра для детей, поставила на большой сцене «Глобуса» «Синюю птицу» Метерлинка. И я тоже параллельно с ней репетировал спектакль по мотивам «Синей птицы», только для малышей (0+), в другом, очень камерном, пространстве (в 2015 году был пик популярности бэби-театра). Мы с художником Каринэ Булгач сочинили «Птичку на счастье», создали для нее волшебное пространство в специальном помещении театра. Там зимний лес! Он в закрытом павильоне, где зрители не видят бытовых объектов. Кругом елки, на дорожках крахмал, хрустящий, как снег. Композитор Роман Столяр написал музыку. На спектакле всего 20 детей и 20 родителей. По зимнему лесу нас ведет Душа Леса, все звери в этом лесу играют на музыкальных инструментах. А сюжет в том, что каждый год к зверям на праздник прилетала синяя птица, выполняющая любые желания. Теперь все в лесу рассорились, и праздник может не состояться. Звери не готовы к встрече с птицей. Она прилетает, только когда в лесу царит мир, елочка наряжена и все играют волшебную музыку. Зрителям надо помирить обитателей леса, украсить елку и приготовить подарок для Синей Птицы – сыграть волшебную музыку. Это настоящий квест, в котором без действия зрителей ничего не произойдет.


Недоросль: И история подходит даже для совсем маленьких детей?

Орлов: Я водил дочь, когда ей еще не было года. Часто к нам на руках приносили зрителей, еще не умеющих ходить. Им тоже интересно. Они погружаются в насыщенную атмосферу – в лес попадают через туннель с живыми еловыми ветками, словно в Нарнию. И запах новогодний – мы собираем со всего театра накануне показов шкурки мандаринов, раскладываем их в кормушках для птиц по всему лесу. Хруст снега, еловые ветки, аромат… Малыши могут еще не понимать слова, но они слышат живые инструменты, чувствуют трепетное отношение к ним жителей леса (артистов) и наполняются праздничной атмосферой. Спектакль играем уже который год, поскольку все желающие не успевают посмотреть. А некоторые приходят не один раз. В финале птица прилетает, а с неба падают волшебные перышки. И если зрители будут хранить эти перышки и верить в чудо, то, чтобы они ни делали в течении года, – все будет получаться. Нам их многие приносят на следующий год (оттенки перьев каждый сезон свои, поэтому мы сразу понимаем, какое из какого года). 

Недоросль: Что сыграете в этом году в праздники? 

Орлов: В прошлом году у нас получился хороший новогодний спектакль «Морозко», мы даже раздумывали о том, чтобы оставить его в репертуаре насовсем, а потом началась пандемия, и до последнего не было ясно, случится ли новогодняя кампания вообще, поэтому мы решили не играть «Морозко» в сезоне, а восстановить его к Новому году.  Пьесу для «Глобуса» написала Аня Богачева. Нам было важно создать настоящую волшебную сказку. И мы знали, что в сознании родителей есть классический фильм «Морозко» Александра Роу. Нам хотелось сохранить найденную там былинную народную атмосферу, но раскрыть ее через современный ритм, юмор, характеры. Получилась, на мой взгляд, красивая сильная история любви, которая преодолевает любые несчастья.



Театр для детей – это целая Вселенная!


Недоросль: Какие детские спектакли ты сочинил в «Глобусе» не для Нового года?

Орлов: Все началось с «Волшебника страны Оз» по мотивам книги Фрэнка Баума. История меня сильно заинтриговала. У Баума Дороти живет в унылом и очень грустном месте Канзасе, с тетей и дядей, а куда исчезли ее родители, не сказано. Тогда в голову пришла главная идея: мама Дороти умерла год назад, и от мамы остались только блестящие танцевальные туфли и старый кассетный магнитофон. История начинается с первого дня рождения Дороти без мамы, Дороти – трудный подросток, она отказывается общаться с окружающими ее людьми и из маминого магнитофона, старого скейтборда, каких-то тряпок и скотча создает себе единственного друга, собаку Тото. Скандал, который устраивает Дороти на своем дне рождения, доводит девочку до того, что она запирается от всех в домике-вагончике, хлопает дверью, и поднимается ураган, уносящий вагончик в волшебную страну Оз, где есть волшебник, исполняющий любые желания. И Дороти решает вернуть маму, ради этого совершает весь свой путь. Во время него она обретает друзей, понимает, как взаимодействовать с этим миром. Выясняет, что маму не вернуть, что она живет теперь в другой волшебной стране, и когда-нибудь они встретятся, но не сейчас. Понимает, что мама все равно всегда рядом с нею. Девочка возвращается в Канзас с измененным отношением к случившемуся, научившись взаимодействовать с миром и повзрослев.  

Недоросль: В репертуаре много твоих спектаклей для детей, идущих на малой сцене…

Орлов: Не так уж и много, для детей всего два спектакля, но в каждом из них мы искали, что же это такое «современный театр для детей». Оба, на мой взгляд, получились, но почти совершенным по форме считаю «Злыдня-Зловредня в Коробочном царстве», там все сошлось. Он по пьесе Артема Орлова, я нашел ее благодаря драматургическому фестивалю «Ремарка». В абсурдистском фантастическом мире есть Рыцарь и есть Злодей, который хочет захватить царство. Это такое детское фэнтези. Музыку для него мы написали в театре, на аналоговом синтезаторе, чтобы она получилась 16-битной и звучала так же, как на приставках Dendy или Sega. Спектакль ассоциируется у нас с детским вариантом мультсериала «Рика и Морти». И актер Алексей Корнев играет главную роль злодея Злыдня-Зловредня. Мне кажется, только молодой Джим Кэрри смог бы потягаться с Лешей в этой роли.

Недоросль: Если говорить вообще о спектаклях для детей – что, по-твоему, в них ключевое? У меня сложилось впечатление, что для тебя много значит музыкальное решение… 

Орлов: Я пока не пойму музыкального жанра, мне непонятно, как артистам существовать в этом сюжете. Конечно, музыка важна, но артисты важнее. Просто свет и звук – главное для меня, что создает общую атмосферу, пространство для игры артистов. Особенно на большой сцене. Текст зрители сегодня меньше воспринимают, чем картинку и музыку. Но в целом, конечно, нет незыблемых вещей в театре, которые нельзя поменять. Это же целая Вселенная. К примеру, в Томске есть театр живых кукол «2+Ку», где в спектакле один артист и кукла. И все! Ничего больше не нужно. А есть спектакли, как мой «Злыдень», где столько всего... Работают оба варианта, вопрос в том, какую тему мы исследуем, о чем и с кем пытаемся поговорить. Языки могут быть разными. Еще очень важно, что ребенок в четыре года и в шесть лет – это два разных сознания, воспринимающих разные театральные языки. Уверен, вскоре мы придем к другой маркировке и будем точнее понимать, на какой возраст делаем спектакль.


Мультфильмы учат, как говорить с детьми


Недоросль: Какие темы актуальны для спектаклей для детей? 

Орлов: Вопрос интересный, думаю, что на уровне «темы» вообще не верно разграничивать театр «для детей» и «для взрослых», у ребенка в любом возрасте уже есть все темы – и тема любви, и потери, и предательства, и обретения, и многое другое… Они уже есть в жизни ребенка на самом раннем этапе. Когда его оставляют на день в детском саду и мама уходит на работу, для ребенка это настоящая потеря. Я помню, каково мне было утром расставаться с мамой в детском саду. Это проживалось глубоко. Нет запрещенных тем для детей, если мы говорим о вечных вопросах. Мне даже кажется, что театр для детей больше касается вечных вопросов, чем театр для взрослых, призванный быть актуальным именно сегодня, заниматься сиюминутными вещами, которые максимально касаются нас в сегодняшнем дне. Поэтому театр для детей для меня больше связан с вечностью, вот только язык рассказа историй меняется ежедневно. 

Недоросль: Что на него влияет?

Орлов: Совершенно все. Даже выход мультсериала «Маша и медведь» поменял визуальное восприятие детей, их чувство ритма. Вообще мультфильмы сегодня во многом формируют их юмор и вкус. Режиссеры и художники постоянно ищут решения героев – то есть аналоги этих героев из пьесы – в сегодняшнем дне, и мультфильмы мне в этом помогают. Кто в сознании детей сейчас злодей, каким он должен быть, чтобы они легко узнали его из своей жизни, эмоционально включились? К примеру, история про «Шрека» сломала стереотип восприятия героя. Принц, прекрасный блондин, оказывается самовлюбленным эгоистом. Теперь от такого персонажа мы уже ждем подвоха, а прежде красавец принц обычно оказывался прекрасным. Студия Pixar часто ломает стереотипы. 

Недоросль: Ты следишь за их мультфильмами?

Орлов: Да, я их большой фанат! Советую всем посмотреть один из их последних мультфильмов «Вперед». Это исследование темы смерти, сделанное на таком виртуозном языке, что хочется и плакать, и смеяться, как же это блестяще сочинено. На мультфильмах Pixar я учусь, как разговаривать с детьми. Иногда смотрю их премьеру и впадаю в отчаяние. Как дойти до такого же уровня? «Холодное сердце» – это же фантастика, а не мультфильм! Как они пишут сценарии, как все придумывают! Я от них отстаю… Успокаиваю себя только тем, что сценарий спектакля обычно сочиняет команда из двух-трех человек, а над мультфильмом работает двадцать пять.

Подростковый возраст – это время эмоций


Недоросль: Как ты относишься к спектаклям для подростков?

Орлов: Читаю пьесы «Ремарки» и вижу огромное количество текстов, где герои – подростки. Для них потрясающие истории написаны, касающиеся буллинга, отношений с родителями, поиска себя и многого другого… Мы сейчас переживаем расцвет и драматургии, и прозы для этого возраста. И в Европе замечательные вещи пишутся, и в России. Серия «Зверский детектив» Анны Старобинец, «Я не тормоз» Нины Дашевской… Много книжек выходит. Лет 15 назад, когда я был подростком, не понимал, что мне читать. Если говорить про театр, то для меня подростки – это уже взрослые люди, поэтому язык у спектаклей такой же, как и у спектаклей для взрослых. Но надо понимать, что 14 и 16 лет – это разные возраста. В 14 гораздо острее, чем в 18, чувствуют жизнь. Вопросы, звучащие у Достоевского, «есть ли бог?», «как он допускает зло в мире?» в 13-14 лет задаются впервые, и ответы на них ищутся на грани жизни и смерти.  

Недоросль: Что важно для 12-14-летних?

Орлов: Многое. Я помню, что в 12 лет решал вопрос, есть ли жизнь после смерти. Вопросы любви в 12-13 лет становятся ключевой темой. Это физиологически им актуально. И подростковый возраст – это момент предельно обостренного восприятия, время эмоций. Время «мозгов» наступает позже. Театр же – это всегда место обострения, крайностей, хороший артист и в 40, и в 60 не выходит из подросткового возраста, не может закрыть для себя подростковые вопросы. И мне кажется, что подростки, приходя в театр, не должны чувствовать себя одинокими, их должны встречать люди на сцене, близкие им по мировосприятию, такие же максималисты и идеалисты, как они сами. 

Недоросль: Чем их в театр привлечь?

Орлов: Прежде всего, темами из их жизни. Не знаю, захватит ли их Достоевский. Я недавно поставил в Новокузнецкой драме «Мальчиков» Виктора Розова, написанных по мотиву романа Достоевского «Братья Карамазовы». Артисты прекрасно играют, мы сделали достойный спектакль, но я переживаю. Разговор на тему буллинга, смерти, уважения к отцу сегодня может идти уже на другом языке. Боюсь, на наш спектакль будут ходить не подростки, а взрослые. Я же задумывал спектакль для подростков, и Розов писал для них, вытаскивал линию Алеши Карамазова и мальчиков, поднимал именно эти вопросы. Возможно, в 70-е это звучало своевременно… Но насколько наш спектакль работает именно для подростков? Хотя история сильная, и в плане решений это современный театр. Художник Оксана Столбинская сделала костюмы с силуэтами из эпохи Достоевского, но через них выражается идея, что мир вывернут наизнанку, поэтому они сделаны из грубой, оборотной стороны ткани. Оксана петербургский художник. Неудивительно, что ей так удался фактурный театр разрушения. Она же ходит по городу, который рушится у нее на глазах. Петербург – это для меня красота разложения. 

Недоросль: Тебе ближе родная Москва?

Орлов: Я люблю Москву, но пока лучше всего чувствую себя в Новосибирске. В восторге от Томска, где недавно поставил спектакль, Томск показался мне таким же, как я представлял себе Оксфорд, полным студентов, юных красивых людей. Я сам юношеский возраст упустил – поступил в 16 лет в ГИТИС и проучился… Нормальной для подростков жизни у меня с той поры уже не было… В томских кафе видел совсем молодых людей, у всех глаза горели... У них все впереди, они верят, что могут добиться чего угодно. Потом у большинства глаза потухают, а в юности еще есть эта магия, сила обаяния… Иногда заходил в студенческие кафе и думал, как же их привести в театр, у них же настолько интересная жизнь, столько возможностей, зачем им вообще тратить свое время на спектакли?! Хотя настоящий, живой театр, конечно, может привлечь всех.