Мурат Абулкатинов: «В театре про молодого героя уместна сентиментальность»

Мурат Абулкатинов еще студент – учится на пятом курсе в мастерской Сергея Женовача в ГИТИСе. Но его спектакли уже идут во многих театрах страны. Так получилось, что этот сезон прошел для режиссера под знаком «спектаклей для молодого человека». Мы решили выяснить, чем его привлекает это направление, а также поговорили о трудных темах в театре для детей и подростков, музыкальности, которой пронизано все на свете, и о том, как на Мурата повлияла работа в театре кукол. 

Недоросль: Мурат, как ты, режиссер, относишься к театру для подростков, детей, к этому направлению?

Абулкатинов: Я никогда не воспринимал его как направление, не думал, что я работаю над такими спектаклями. А когда оглянулся на этот сезон, то вдруг понял, что все мои спектакли так или иначе можно привязать к театру про и для подростков. Даже не знаю, с чем это связано. Не было у меня такой задачи, что «сейчас мы работаем в этом направлении». Просто выбирал интересующие меня темы, материал, действовал как обычно. Оказалось, эти спектакли можно условно поставить в нишу «театр про молодого человека».

Недоросль: Что из таких премьер для молодого человека у тебя недавно вышло?

Абулкатинов: В Прокопьевске выпустил спектакль, который родился из эскиза, сделанного на лаборатории «Опасный возраст» в январе. Это «Делай все, что хочешь, пока я тебя люблю» по пьесе Светланы Баженовой. Подростки любопытно на него реагируют. Когда был премьерный показ, пришло много людей, которые, как мне показалось, не самые частые посетители театра. Они приходили с таким вызывающим видом, начинали шуметь, посмеиваться, что-то выкрикивать из зала, но в какой-то момент замолкали. Было интересно за ними наблюдать. Хотя, когда увидел, что в зал входит неконтролируемая толпа, я просто ужаснулся.

Недоросль: Для такой тонкой, камерной истории, как твоя постановка «Делай все, что хочешь, пока я тебя люблю», неконтролируемая толпа, действительно ужас… 

Абулкатинов: Я думал, это провал, зрители просто уничтожат меня и всех, с ужасом ждал начала показа. Но нет, все прошло хорошо. Если еще говорить о премьерах, то не знаю, можно ли считать работой для подростков спектакль «Я в черном списке», который я поставил в Национальном театре Карелии по пьесе Игоря Витренко «Я танцую как дебил», но так или иначе, он на эти же темы. А в конце мая я выпускаю в Красноярском ТЮЗе условно детскую историю. Ее главным героям 12-14 лет. Была лаборатория «Вешалка», и я там делал эскиз...

Недоросль: Это история про смерть?

Абулкатинов: Да, есть прекрасная пьеса Томаса Тидхольма «Поход в Угри-Ла-Брек». Она достаточно известная, ее нечасто, но ставят. По сюжету, в семье, где есть двое детей, внезапно возникает дедушка. Прежде они его никогда не видели, поэтому относятся к нему настороженно. Потом он вдруг исчезает, и дети отправляются на его поиски, выходят из дома и оказываются в некоем мире, как мы понимаем, загробном. Дедушка теперь живет там, с другими стариками, в «деревне, где дым поднимается вверх». Она называется Угри-Ла-Брек. Домой они возвращаются уже без дедушки, потому что увидели – у него все хорошо, он живет очень уютно. Пьеса чем-то похожа на «Синюю птицу» и, в любом случае, это прекрасная история.

Недоросль: Та лаборатория называлась «Вешалка. Трудные темы в театре для детей и подростков». Какие ты такими считаешь? 

Абулкатинов: Когда узнал, что на «Вешалке» будет эта тема, очень обрадовался. Мне нравится исследовать смерть, отношение к смерти, вопрос, что после смерти, через театр. В прошлом году в РАМТе была лаборатория по театру для детей, наш курс туда пригласили. Я выбрал книгу немецкого иллюстратора Вольфа Эрльбруха «Утка, смерть и тюльпан». История такова: живет некая утка, и вдруг замечает, что за ней кто-то ходит. Она спрашивает: «Ты кто?», – и слышит в ответ: «Я – смерть». Уточняет: «И что, ты пришла меня забрать?». А смерть говорит, вообще-то я все время с тобой, просто ты меня только заметила. Дальше мы наблюдаем зарождение некой дружбы между этой уткой и смертью. Они общаются о жизни, о смерти, купаются в озере, проводят вместе досуг… Однажды утром смерть видит, что утка умерла. И произносит такую фразу: «Ну, такова жизнь». 

Недоросль: Эту короткую историю превратили в пьесу?

Абулкатинов: Да, мы с драматургом Анастасией Гайдуковой, ученицей курса Павла Руднева и Михаила Дурненкова, написали текст. В книге прекрасные иллюстрации, а слов на полстраницы. Трудная, наверное, тема, про смерть, взрослые отнеслись к истории насторожено. А дочь артистки, игравшей в эскизе, меня поразила. Она прочла книгу и сказала те же вещи, о которых я хотел делать эскиз. Сказала: «Жалко смерть!» Анастасия Волынская, актриса, спросила дочь – почему. «Потому что она не может умереть, и ей очень одиноко», – ответил ребенок. Мы об этом говорили на репетициях, и вот девочка сходу так формулирует.

Не знаю, есть ли трудная тема для детей. Может, для нас как для зрителей есть трудные темы. На лаборатории «Вешалка» было трое ребят с курса Елены Ковальской, магистранты ГИТИСа. Они проводили обсуждения через модель некой игры, вытаскивали из зрителей впечатления. Потом прислали мне расшифровку, ее невероятно интересно читать! Видно, что все детьми считывается, все понимается и нет между нами никакого барьера. То же самое я увидел в Прокопьевске. Подросток лет 14-ти, живет в отдаленном городе, чем ему будет близка витиеватая история про девочку?! И вдруг все считывается, воспринимается (не всеми, конечно, но все-таки). И ты понимаешь, неважна насмотренность зрителя. Может, я рассказываю об идеальной системе, но мне хочется верить, что это так. Вопрос не в темах, а в честности истории. Надо подойти не дежурно: «Мы сейчас будем про смерть рассказывать», а попытаться самому понять, что это такое, что тебе в этом интересно.

Недоросль: Раз мы заговорили про лаборатории – ты в них активно участвуешь. Чем тебе любопытен сам процесс, что он тебе дает?

Абулкатинов: Это некая модель взаимоотношений молодых режиссеров и театров. Нет такого, что я сейчас буду ездить только по лабораториям, я этого так хочу. У процесса есть свои плюсы и минусы. Они связаны с экспресс-режимом. На лаборатории все быстро, нет времени подумать, ты с большой скоростью несешься, и вдруг оказываешься в абсолютном тупике. У меня так было, но мы из этого тупика сделали такой прорыв! И я недавно пришел к выводу, что самые интересные мысли, размышления рождаются из абсолютного тупика. Не знаю, как долго еще буду так думать, но пока мне кажется, это так. Было бы больше времени, ты бы к такому решению не пришел. А из-за рисковой, стрессовой ситуации оно родилось. Конечно, работать с новыми артистами всегда интересно, быстро пытаться им все объяснять – это очень тренирует. На лаборатории надо собрать команду, сплотить, потом заниматься творчеством. Это из хорошего. Конечно, бывают и минусы – есть риск начать тиражировать свои приемы или из-за того, что скорость высокая, решения могут быть поверхностными. Такое тоже случается.

Музыкальность окружает нас везде

Недоросль: Ты сам начинал как артист. То, что ты работал одно время в театре кукол, что-то тебе открыло о детских спектаклях? Вынес из этого опыта что-то полезное для режиссуры?

Абулкатинов: Театр кукол оставил на мне отпечаток в плане режиссерского языка, поиска способа актерского существования. В театре кукол он все равно другой. Мне кажется, то, что я стремлюсь сделать, это нечто среднее – хочу способ существования из театра кукол перенести в драматический. Плюс театр кукол дал мне любовь к некой статичности мизансцен. Я вспоминаю, на занятиях по актерскому мастерству нам объясняли, что, когда кукла говорит, она не движется… У меня теперь артист, когда говорит, тоже не движется. Конечно, не всегда можно использовать такой подход, но это интересная вещь. Недавно услышал историю про паука в природе – он, когда бежит, ничего не видит. То есть, сначала бежит, потом останавливается, смотрит по сторонам и потом дальше бежит. 

Недоросль: Интересны ли тебе музыкальные спектакли?

Абулкатинов: Мюзиклов я не ставил, но я все время пытаюсь использовать звучание условного хора. Всегда говорю артистам об этом, и прошу пропевать слова. Это моя личная симпатия к музыкальности спектакля. Не знаю, откуда это появилось, но часто использую пение текста, мелодичное звучание. С музыкой я не был никак связан. Правда, окончил Саратовскую консерваторию, поскольку наш актерский курс был при ней. Но, кроме того, что я ходил на концерты, много общался с музыкантами, прямого музыкального опыта у меня не было. Мне всегда хотелось попасть в музыкальный театр, понять, как там все устроено. О моем последнем эскизе на недавней лаборатории во время обсуждения сказали: «Очень все музыкально!» Я порадовался такому впечатлению. Мне нравится, когда так говорят про мою работу.

Недоросль: Как ты думаешь, для подростков музыкальный спектакль – это был бы плюс?

Абулкатинов: Если мы говорим про само понятие музыкальности как некий инструмент, то вообще не стоит делить зрителей на подростков, взрослых, детей. Музыкальность как сама идея – это то, что нас окружает везде. Даже если мы возьмем такую фундаментальную вещь, как любая религия, то в ней есть некая музыкальность, которая выводит тебя на вдохновение. Музыка априори сильно воздействует на человека. Но тоже надо понимать, о чем речь – просто пляски под какую-то музыку…

Недоросль: Это будет дискотека…

Абулкатинов: Кстати, у меня в спектакле по пьесе «Я танцую как дебил» художник Софья Шнырева, с которой я сотрудничаю, придумала такое сценографическое решение – у нас место действия светодиодный танцпол. И жанр этой истории – античный рейв. У нас была затея – артисты непрерывно танцуют, говоря диалоги из пьесы. Это бесконечная вечеринка, с которой герой не хочет уходить. И танцпол своими зажиганиями секторов моделирует поведение и задает движение. Спектакль начинается с 12 минут танцев. Просто моргает танцпол, артисты на него заходят и 12 минут танцуют. Я за собой следил – ты смотришь, как люди пляшут, тебе скучно. И вдруг через какое-то время ты понимаешь, что можешь смотреть за танцами очень долго. Мне кажется, это тоже есть у нас в генетическом коде – стоять и смотреть, как люди двигаются на дискотеке. Каждый бывал в такой ситуации – наблюдая в клубе беспрерывно танцующих людей, впадаешь в созерцательность. И настраиваешься на то, чтобы воспринимать и ничего не оценивать. Ты просто смотришь и чувствуешь. Это про музыкальность, про то, как она работает.

Самому интересно, почему у меня такой интерес ко всему юношескому

Недоросль:  У тебя есть моноспектакль по стихам, по Пушкину и Цветаевой. Был ли у него юный зритель?

Абулкатинов: Ох, это было давно, я тогда еще не учился в ГИТИСе. Мне хотелось экспериментировать, попробовать себя в режиссуре. И мой педагог по речи Светлана Игоревна Никулина предложила сделать с ней как с актрисой какую-то работу. Я в тот момент фанател от «Поэмы Горы» и «Поэмы Конца» Марины Цветаевой. До сих пор очень люблю эти тексты, знаю их наизусть. И я предложил делать спектакль по ним. Потом у нас возник Пушкин, «Евгений Онегин». Мы решили провести его как воспоминание Татьяны через «Поэму горы». Это была экспериментальная, аскетичная работа. Мы исследовали, каким может быть существование в этом поэтическом тексте. Как его произносить, говорить, найти звучание. Отзывы разнились, кто-то не понимал, чем мы занимаемся, кто-то хвалил. Подростки приходили, но именно их отзывы не помню.

Недоросль: В Саратове ты сделал еще и «Золушку»…

Абулкатинов: Да, уже после моноспектакля я работал в саратовском театре «Версия», где сделал свой первый настоящий спектакль. Это была «Золушка» Жоэля Помра. Я был ориентирован на подростков, смотрел популярные у них клипы, слушал близкую им музыку. Мне самому было интересно. На спектакль привели много подростков, и они так его восприняли! Вскоре на спектакль водили целыми школами. Зрители создали группу вконтакте, посвященную нашей «Золушке», начали делать мемчики про нее. Это было для меня очень радостно. Я даже получил за постановку местную премию «Золотой Арлекин» в номинации «Лучший дебют». Театр тогда сразу формулировал мне такую задачу: мы хотим подростковый материал. А пьеса просто прекрасная, отличная. Я впервые узнал о ней в «Практике», увидев «Золушку» Марфы Горвиц, заинтересовался и потом сам поставил этот текст.

Недоросль: Ты тогда уже учился на режиссуре?

Абулкатинов: Нет, это было за год до поступления. Через три месяца после «Золушки» у меня в той же «Версии» вышел еще и спектакль для детей «Финист-Ясный сокол». Потом я поступил в мастерскую Сергея Женовача в ГИТИС и из саратовских театров ушел, начал учиться на режиссуре.

Недоросль: Где ты обычно ищешь материал для постановок?

Абулкатинов: Я много читаю подростковой литературы, часто встречаю хорошие тексты. Мне самому интересно – почему у меня такой интерес ко всему юношескому. Возможно, мое становление, мои самые яркие впечатления пришлись на этот период жизни, и исследование подростковых тем для меня в каком-то смысле ностальгия. Перед нашим интервью я тоже думал, почему в этом сезоне сделал столько спектаклей про молодых людей. И вдруг мне пришла мысль – в театре про молодого героя уместна в хорошем смысле сентиментальность, лиричность, нежность, которая лишена цинизма. В драматургии для взрослых «сентиментальная мелодрама» приобретает нехороший оттенок. А тоска по романтичности, простоте заложена в материале про подростков. И там можно не бояться сентиментальности. Такое размышление.