Пьеса Полины Коротыч «Вадик поёт свою музыку», написанная в 2021-м, с каждым годом входит во всё больший резонанс с пространством и состоянием, в котором мы живём.
Заброшенная «Икея» как место взросления, рождения совершенно новых правил игры. Дезориентированная во времени мама. Дети, относительно недавно или очень давно потерянные, живущие насыщенной жизнью, открывающие собственные города, а то и планеты. Нависшая угроза, получившая название «комета Любви», которая с равной степенью вероятности может прилететь как очень скоро, так и вообще никогда… Все эти, на первый взгляд, абсурдные обстоятельства – лишь приметы российских 2020-х (символические, конечно, но вместе с тем хирургически точные), их дух.
Вадик выходит на улицу в тапках (потому что это его амулеты) и направляется куда-то в поисках места, где можно будет основать свой город. По пути он встречает Кота, озабоченного квартирным вопросом («кошка котят родила») и Синицу, мечтающую танцевать свой танец. К вечеру друзья принимают решение обосноваться в заброшенной «Икее» и открыть там свой город. Встречают внутри Свету, которая уже открыла там же собственную планету, однако, Вадику удаётся заключить с ней мирный договор. Появление новых обитателей постепенно превращает «Икею» из неосвещённого, необжитого пространства в уютный дом (где у кота есть кресло класса «люкс») с тёплыми пледами, игрушечными оленями и кипящими в кастрюле пельменями. Но Вадик пока ещё не может спеть и сыграть свою музыку. Он искал место для нового города, чтобы побыть в тишине, получить возможность «услышать своё», но компания подобралась очень шумная. Синица чуть ли не круглосуточно ведёт твиттер и видеоблог города, периодически вовлекая в свою энергичную деятельность Кота, да и Вадик со Светой очень весело проводит время вместе, тут не до музыки. Но всё стремительно меняется, когда становится известно о приближении кометы Любви, и Кот напоминает, что он вообще-то хотел найти дом для всей своей семьи, а Вадик собирался привести в город маму и одноклассницу Аню, как бы свою невесту (именно «как бы», это очень драматическая и запутанная история неразделённой любви Вадика). Гармония исчезает, Света уходит, Вадик собственноручно крушит город… Но приближение кометы не даёт погружаться в безразличие, нужно вернуться домой, чтобы посоветоваться с мамой, как быть дальше, и где искать Свету. В обратном путешествии именно творчество помогает друзьям восстановить временно утраченные фрагменты реальности: Синица внезапным танцем («извините, психанула») открывает путь через аллею, а Вадик, наконец-то, поёт песню и возвращает на место дом. Оказавшись в квартире, Кот и Синица уходят на кухню восстанавливать силы с помощью сала, а мама открывает Вадику секрет – и Света сама приходит к ним домой.
«Шалом» и РАМТ показывают зрителям совершенно разные слои этой истории про обретение собственного голоса. Если спектакль Филиппа Гуревича – это скорее, притча для взрослых об исцелении мира красотой, в которой акцент сделан на возвращение к внутреннему покою и эстетику момента, то у Евгения Закирова центральный сюжет совершенно другой – болезненный и тревожный подростковый поиск собственной идентичности.
На октябрьском пресс-показе в РАМТе особенно отчётливо ощущалось, как напряжённо команда спектакля ищет ритм и форму некоторых сцен, между разными эпизодами ещё не было согласия, чувствовались нестыковки, резкие переходы по темпу от сцены к сцене. Но в декабре это была уже цельная история со своим настроением и энергией, которая не расплёскивалась по мелочам. Здесь бурлит шумная, стрессовая жизнь города, больше отсылок к Петербургу как конкретному месту действия. Вадик (Владимир Зомерфельд) ведёт себя как рано сломанный неуспехом музыкант – то ли рок-звезда, то ли рэпер – к которому всё никак не придёт вполне заслуженная слава, он легко раним, склонен к истерике. Наблюдая за конфликтом Вадика и Светы, я не раз ловил себя на мысли, что хотя актёры, безусловно, играют подростков – их категоричность, эмоциональные качели, угловатость и резкость движений – лексика персонажей совсем не подростковая. Они не только испытывают внутренний перелом впервые зарождающейся любви, ревности (Света), творческого ступора (Вадик), но и тщательно копируют диалоги и интонации своих молодых 30-летних родителей – поколения, для которого, наконец-то, стало нормальным обсуждать личные границы и их защиту, говорить о токсичности некоторых людей. Этот уровень конфликта в пьесе Коротыч не заложен, там совсем другие слова (Гуревич в этом смысле всё же более бережен, чаще идёт к тексту от автора, чем от себя), но это отражение мира взрослых, их претензий друг к другу, очень любопытно встраивается в сюжет. Для расхожей фразы «мы говорим на разных языках» придумано забавное образное решение: когда Вадик, измотанный ссорой со Светой, засыпает и видит, как она бредёт в пустом пространстве неизвестно куда, он сам выходит на сцену внутри ростовой куклы тираннозавра, и пытается поговорить с девочкой на языке древней рептилии. Но Света не понимает такого обращения. После пробуждения Вадику приходится действовать на пределе своих сил, чтобы исправить положение. Не зря в конце обратного пути, у родного дома его встречают кресты, напоминающие о смерти. Исполнение песни, своей музыки, становится для мальчика не только долгожданной самореализацией, но и борьбой за жизнь, возвращение мира к утраченной норме, где дом всегда стоит на привычном месте, а не сияет космическим пятном.
В «Шаломе» все эти острые углы сглажены. Вадик (Александр Мокроусов) здесь – добродушный увалень, не скрывающий собственную неспортивность и не стыдящийся её. Ему действительно будто нужно лишь немного тишины, собственноручно созданного уюта и любви, чтобы раскрыться. Минималистические интерьеры «Икеи» принимают его в свои объятия – сначала пугающие темнотой и неизвестностью, но потеплевшие сразу же, как только дети и животные наполнили пространство жизнью, каждый по своему вкусу. И даже ссора ребят здесь случается почти сама по себе, даже не из-за того, что проявилась первая любовь и ревность, а потому что нельзя нарушать договорённости, и этот хрупкий мирок, рассчитанный на очень малое количество обитателей, просто не выдержит присутствия новых людей. Вся личная драма уходит в подтекст, взаимные претензии не так явно проговорены вслух, поэтому растерянность Вадика, с которой он возвращается к маме за советом, более естественна.
Кот – второй персонаж, очень много определяющий в атмосфере спектакля. Николай Угрюмов в РАМТе – брутальный, вездесущий, громогласный. Видимо, именно так представляет себе заботливого отца семейства актёр или режиссёр. Тем удивительнее, что в списке действующих лиц на странице спектакля в интернете его зачем-то называют «Котёнок». Именно он запускает конфликт между Вадиком и Светой своим стремлением влезть в каждый разговор и неуместным воспоминанием про Аню. В «Шаломе» Кот совсем иной, сентиментальный и эмпатичный. Антон Ксенев даже берёт на себя часть боли главного героя и, судя по движениям и возгласам, воспринимает признание Вадика, что любовь к Ане была безответной, со страстностью самурая, потерявшего цель жизни. Артём Цыкин, первый исполнитель этой роли в спектакле Гуревича, был самым спокойным и тактичным Котом из всех. Он так бережно выполнял все свои поддержки для Синицы, что между ними выстраивалась отдельная романтическая линия, и становилось понятно, почему Кот настолько восхищён, когда Синица впервые танцует.
В спектакле Гуревича Бах, Гендель, а также современные американские и скандинавские композиции сплетаются в очень нежную музыкальную ткань, будто оберегающую героев и обостряющую чувство прекрасного. В спектакле Закирова нет никаких выходов в классику, автор саунд-дизайна Валерий Зазулин создаёт звуковую дорожку, в которой преобладают современные ритмы электронной музыки и рока. Они соответствуют настроению опасного путешествия к самому себе, в котором никто не может гарантировать счастливый исход… однако, он всё же наступает в финале.
Пьеса Полины Коротыч напоминает самым простым языком о важных вещах. О постоянном присутствии надежды внутри полного краха. И о том, что искусство, честное проявление себя – единственный по-настоящему работающий способ исцелить мир, самые близкие и понятные части которого вдруг провалились куда-то в космическую пустоту. Безусловно, оба спектакля про Вадика не детские и не взрослые, они для семейного просмотра, для проживания и обсуждения вместе с родителями. Так что прислушайтесь к себе, какой способ рассказать эту историю вам ближе, и приходите – петь свою музыку, собирать свой космос.
Заброшенная «Икея» как место взросления, рождения совершенно новых правил игры. Дезориентированная во времени мама. Дети, относительно недавно или очень давно потерянные, живущие насыщенной жизнью, открывающие собственные города, а то и планеты. Нависшая угроза, получившая название «комета Любви», которая с равной степенью вероятности может прилететь как очень скоро, так и вообще никогда… Все эти, на первый взгляд, абсурдные обстоятельства – лишь приметы российских 2020-х (символические, конечно, но вместе с тем хирургически точные), их дух.
Вадик выходит на улицу в тапках (потому что это его амулеты) и направляется куда-то в поисках места, где можно будет основать свой город. По пути он встречает Кота, озабоченного квартирным вопросом («кошка котят родила») и Синицу, мечтающую танцевать свой танец. К вечеру друзья принимают решение обосноваться в заброшенной «Икее» и открыть там свой город. Встречают внутри Свету, которая уже открыла там же собственную планету, однако, Вадику удаётся заключить с ней мирный договор. Появление новых обитателей постепенно превращает «Икею» из неосвещённого, необжитого пространства в уютный дом (где у кота есть кресло класса «люкс») с тёплыми пледами, игрушечными оленями и кипящими в кастрюле пельменями. Но Вадик пока ещё не может спеть и сыграть свою музыку. Он искал место для нового города, чтобы побыть в тишине, получить возможность «услышать своё», но компания подобралась очень шумная. Синица чуть ли не круглосуточно ведёт твиттер и видеоблог города, периодически вовлекая в свою энергичную деятельность Кота, да и Вадик со Светой очень весело проводит время вместе, тут не до музыки. Но всё стремительно меняется, когда становится известно о приближении кометы Любви, и Кот напоминает, что он вообще-то хотел найти дом для всей своей семьи, а Вадик собирался привести в город маму и одноклассницу Аню, как бы свою невесту (именно «как бы», это очень драматическая и запутанная история неразделённой любви Вадика). Гармония исчезает, Света уходит, Вадик собственноручно крушит город… Но приближение кометы не даёт погружаться в безразличие, нужно вернуться домой, чтобы посоветоваться с мамой, как быть дальше, и где искать Свету. В обратном путешествии именно творчество помогает друзьям восстановить временно утраченные фрагменты реальности: Синица внезапным танцем («извините, психанула») открывает путь через аллею, а Вадик, наконец-то, поёт песню и возвращает на место дом. Оказавшись в квартире, Кот и Синица уходят на кухню восстанавливать силы с помощью сала, а мама открывает Вадику секрет – и Света сама приходит к ним домой.
«Шалом» и РАМТ показывают зрителям совершенно разные слои этой истории про обретение собственного голоса. Если спектакль Филиппа Гуревича – это скорее, притча для взрослых об исцелении мира красотой, в которой акцент сделан на возвращение к внутреннему покою и эстетику момента, то у Евгения Закирова центральный сюжет совершенно другой – болезненный и тревожный подростковый поиск собственной идентичности.
На октябрьском пресс-показе в РАМТе особенно отчётливо ощущалось, как напряжённо команда спектакля ищет ритм и форму некоторых сцен, между разными эпизодами ещё не было согласия, чувствовались нестыковки, резкие переходы по темпу от сцены к сцене. Но в декабре это была уже цельная история со своим настроением и энергией, которая не расплёскивалась по мелочам. Здесь бурлит шумная, стрессовая жизнь города, больше отсылок к Петербургу как конкретному месту действия. Вадик (Владимир Зомерфельд) ведёт себя как рано сломанный неуспехом музыкант – то ли рок-звезда, то ли рэпер – к которому всё никак не придёт вполне заслуженная слава, он легко раним, склонен к истерике. Наблюдая за конфликтом Вадика и Светы, я не раз ловил себя на мысли, что хотя актёры, безусловно, играют подростков – их категоричность, эмоциональные качели, угловатость и резкость движений – лексика персонажей совсем не подростковая. Они не только испытывают внутренний перелом впервые зарождающейся любви, ревности (Света), творческого ступора (Вадик), но и тщательно копируют диалоги и интонации своих молодых 30-летних родителей – поколения, для которого, наконец-то, стало нормальным обсуждать личные границы и их защиту, говорить о токсичности некоторых людей. Этот уровень конфликта в пьесе Коротыч не заложен, там совсем другие слова (Гуревич в этом смысле всё же более бережен, чаще идёт к тексту от автора, чем от себя), но это отражение мира взрослых, их претензий друг к другу, очень любопытно встраивается в сюжет. Для расхожей фразы «мы говорим на разных языках» придумано забавное образное решение: когда Вадик, измотанный ссорой со Светой, засыпает и видит, как она бредёт в пустом пространстве неизвестно куда, он сам выходит на сцену внутри ростовой куклы тираннозавра, и пытается поговорить с девочкой на языке древней рептилии. Но Света не понимает такого обращения. После пробуждения Вадику приходится действовать на пределе своих сил, чтобы исправить положение. Не зря в конце обратного пути, у родного дома его встречают кресты, напоминающие о смерти. Исполнение песни, своей музыки, становится для мальчика не только долгожданной самореализацией, но и борьбой за жизнь, возвращение мира к утраченной норме, где дом всегда стоит на привычном месте, а не сияет космическим пятном.
В «Шаломе» все эти острые углы сглажены. Вадик (Александр Мокроусов) здесь – добродушный увалень, не скрывающий собственную неспортивность и не стыдящийся её. Ему действительно будто нужно лишь немного тишины, собственноручно созданного уюта и любви, чтобы раскрыться. Минималистические интерьеры «Икеи» принимают его в свои объятия – сначала пугающие темнотой и неизвестностью, но потеплевшие сразу же, как только дети и животные наполнили пространство жизнью, каждый по своему вкусу. И даже ссора ребят здесь случается почти сама по себе, даже не из-за того, что проявилась первая любовь и ревность, а потому что нельзя нарушать договорённости, и этот хрупкий мирок, рассчитанный на очень малое количество обитателей, просто не выдержит присутствия новых людей. Вся личная драма уходит в подтекст, взаимные претензии не так явно проговорены вслух, поэтому растерянность Вадика, с которой он возвращается к маме за советом, более естественна.
Кот – второй персонаж, очень много определяющий в атмосфере спектакля. Николай Угрюмов в РАМТе – брутальный, вездесущий, громогласный. Видимо, именно так представляет себе заботливого отца семейства актёр или режиссёр. Тем удивительнее, что в списке действующих лиц на странице спектакля в интернете его зачем-то называют «Котёнок». Именно он запускает конфликт между Вадиком и Светой своим стремлением влезть в каждый разговор и неуместным воспоминанием про Аню. В «Шаломе» Кот совсем иной, сентиментальный и эмпатичный. Антон Ксенев даже берёт на себя часть боли главного героя и, судя по движениям и возгласам, воспринимает признание Вадика, что любовь к Ане была безответной, со страстностью самурая, потерявшего цель жизни. Артём Цыкин, первый исполнитель этой роли в спектакле Гуревича, был самым спокойным и тактичным Котом из всех. Он так бережно выполнял все свои поддержки для Синицы, что между ними выстраивалась отдельная романтическая линия, и становилось понятно, почему Кот настолько восхищён, когда Синица впервые танцует.
В спектакле Гуревича Бах, Гендель, а также современные американские и скандинавские композиции сплетаются в очень нежную музыкальную ткань, будто оберегающую героев и обостряющую чувство прекрасного. В спектакле Закирова нет никаких выходов в классику, автор саунд-дизайна Валерий Зазулин создаёт звуковую дорожку, в которой преобладают современные ритмы электронной музыки и рока. Они соответствуют настроению опасного путешествия к самому себе, в котором никто не может гарантировать счастливый исход… однако, он всё же наступает в финале.
Пьеса Полины Коротыч напоминает самым простым языком о важных вещах. О постоянном присутствии надежды внутри полного краха. И о том, что искусство, честное проявление себя – единственный по-настоящему работающий способ исцелить мир, самые близкие и понятные части которого вдруг провалились куда-то в космическую пустоту. Безусловно, оба спектакля про Вадика не детские и не взрослые, они для семейного просмотра, для проживания и обсуждения вместе с родителями. Так что прислушайтесь к себе, какой способ рассказать эту историю вам ближе, и приходите – петь свою музыку, собирать свой космос.
Егор Подшивалов