Обычно про фестивали пишут и говорят театральные критики – о том, как на сцене воплощён замысел, как художественное решение работает на раскрытие текста первоисточника, какие новые смыслы возникают, что общего, что удивило, что вызвало вопросы… Редко можно встретить развёрнутое мнение художника о театральном событии. Не потому, что его нет. Скорее, потому, что художники в большей степени работают образами, а не словом. А ещё – не очень охотно дают интервью. Но в этот раз разговор состоялся.
Как участник жюри ХХ фестиваля «Арлекин»* художник Санкт-Петербургского детского музыкального театра «Зазеркалье» Алексей Левданский отсмотрел 10 спектаклей конкурсной программы, 5 внеконкурсных работ, специальную программу. И составил своё личное мнение. Получился анализ творческого процесса с точки зрения художника. Во многом наши мнения оказались различными, и именно это помогло если не пересмотреть, то, по крайней мере, с другой стороны увидеть фестивальные спектакли и сформировать более полную и объёмную картину.
О фестивале
Насколько вам была интересна программа «Арлекина» с точки зрения художественных поисков в современном театре для детей? Какие в целом у вас впечатления от фестиваля?
Я доволен, что смог и посмотреть фестивальную программу, и участвовать в обсуждении. На фестивале было представлено много разномастных спектаклей, настолько отличных друг от друга, что мы с коллегами даже спорили насчёт того, как можно оценивать такие контрастные работы.
Понять какие-то тенденции здесь вряд ли возможно – всё-таки это не такой большой срез. В целом можно сказать о том, что сегодня для постановщиков важен визуальный ряд. Бывает, что именно художественная часть идёт впереди, а уже за ней – режиссёрская работа, сюжет, музыка и так далее. Таких на фестивале было процентов тридцать. Спектакли качественные, объемные, проработанные со всех сторон – и режиссёрски, и визуально, и музыкально – это, на мой взгляд, «Камыр Батыр», «Эмгээ», «Питер Пэн».
Как участник жюри ХХ фестиваля «Арлекин»* художник Санкт-Петербургского детского музыкального театра «Зазеркалье» Алексей Левданский отсмотрел 10 спектаклей конкурсной программы, 5 внеконкурсных работ, специальную программу. И составил своё личное мнение. Получился анализ творческого процесса с точки зрения художника. Во многом наши мнения оказались различными, и именно это помогло если не пересмотреть, то, по крайней мере, с другой стороны увидеть фестивальные спектакли и сформировать более полную и объёмную картину.
О фестивале
Насколько вам была интересна программа «Арлекина» с точки зрения художественных поисков в современном театре для детей? Какие в целом у вас впечатления от фестиваля?
Я доволен, что смог и посмотреть фестивальную программу, и участвовать в обсуждении. На фестивале было представлено много разномастных спектаклей, настолько отличных друг от друга, что мы с коллегами даже спорили насчёт того, как можно оценивать такие контрастные работы.
Понять какие-то тенденции здесь вряд ли возможно – всё-таки это не такой большой срез. В целом можно сказать о том, что сегодня для постановщиков важен визуальный ряд. Бывает, что именно художественная часть идёт впереди, а уже за ней – режиссёрская работа, сюжет, музыка и так далее. Таких на фестивале было процентов тридцать. Спектакли качественные, объемные, проработанные со всех сторон – и режиссёрски, и визуально, и музыкально – это, на мой взгляд, «Камыр Батыр», «Эмгээ», «Питер Пэн».
Начнём тогда с «Эмгээ» («Бабушка») Бурятского академического театра драмы (Улан-Удэ), который получил главную премию фестиваля. В центре замысла в нём – история взросления, а также темы принятия смерти близких, важности сохранения памяти о своих предках. О чём для вас этот спектакль? И как на раскрытие этих тем работают сценография, костюмы?
Спектакль философский. Это не просто история девочки, которая тоскует по ушедшей из жизни бабушке, но целое фантастическое путешествие. Там есть несколько измерений – и документальное, и эпическое – они перетекают одно в другое. Для меня также важно, что я как зритель начал сопереживать, вспоминать свою бабушку. Это для спектакля высокая отметка – значит, он получился.
По визуальному ряду (художник – Натали-Кейт Пангилинан): к сценографии у меня нет никаких вопросов. И фактуры, и цвета, и силуэты, и геометрия, и какие-то абстрактные объекты, и наивные, плоские вещи – всё складывается в цельный мифический коллаж. И всё – про спектакль, всё уместно. Режиссёр Сойжин Жамбалова (как и автор пьесы Ольга Ломбоева-Ранжилова) – из Бурятии, поэтому авторы, обращаясь к бурятской мифологии, к прошлому своих предков, знают, что делают, понимают, о чём говорят. С другой стороны, в спектакле нет привязки к конкретному месту и времени. Это может произойти, где угодно. Это спектакль-отстранение. В какие-то моменты зрителя отводят от фантастической истории и рассказывают о бабушках действующих героев.
Спектакль философский. Это не просто история девочки, которая тоскует по ушедшей из жизни бабушке, но целое фантастическое путешествие. Там есть несколько измерений – и документальное, и эпическое – они перетекают одно в другое. Для меня также важно, что я как зритель начал сопереживать, вспоминать свою бабушку. Это для спектакля высокая отметка – значит, он получился.
По визуальному ряду (художник – Натали-Кейт Пангилинан): к сценографии у меня нет никаких вопросов. И фактуры, и цвета, и силуэты, и геометрия, и какие-то абстрактные объекты, и наивные, плоские вещи – всё складывается в цельный мифический коллаж. И всё – про спектакль, всё уместно. Режиссёр Сойжин Жамбалова (как и автор пьесы Ольга Ломбоева-Ранжилова) – из Бурятии, поэтому авторы, обращаясь к бурятской мифологии, к прошлому своих предков, знают, что делают, понимают, о чём говорят. С другой стороны, в спектакле нет привязки к конкретному месту и времени. Это может произойти, где угодно. Это спектакль-отстранение. В какие-то моменты зрителя отводят от фантастической истории и рассказывают о бабушках действующих героев.
В спектакле «Книга всех вещей» Артёма Устинова (Томский ТЮЗ) рассказывается история о столкновении жёстких установок мира взрослых, фанатичной веры и детского, свободного, чистого восприятия ребёнка, близкого к вере истинной, живой, человечной. История показана не бытово и отчасти перемещена в пространство воображаемое. Какие у вас впечатления – от спектакля в целом и от работы художника Игоря Каневского?
Авторы создали мир частично сновиденческий, частично метафизический. Была масса мелких находок, основанных на цветовых контрастах. Но всё-таки мне показалось, что Игорь не до конца доработал этот мир. Если переставить предметы местами или какие-то предметы вообще убрать, ничего не изменится. В цельном спектакле так быть не должно – там, если убираешь какие-то детали, образуется зияющая дыра. Здесь такого нет. Что-то мне не понравилось стилистически. Спектакль в целом сильный, красивый по свету. Режиссёр проработал все уровни, мизансцены. А вот художественно что-то не сложилось. Здесь вот ещё что может быть: возможно, на родной сцене этот спектакль идёт иначе. В любом случае все выездные спектакли проходят с какими-то потерями. И для «Эмгээ», «Питера Пэна» большой плюс, что показы проходили на собственных площадках театров, без художественных потерь.
Авторы создали мир частично сновиденческий, частично метафизический. Была масса мелких находок, основанных на цветовых контрастах. Но всё-таки мне показалось, что Игорь не до конца доработал этот мир. Если переставить предметы местами или какие-то предметы вообще убрать, ничего не изменится. В цельном спектакле так быть не должно – там, если убираешь какие-то детали, образуется зияющая дыра. Здесь такого нет. Что-то мне не понравилось стилистически. Спектакль в целом сильный, красивый по свету. Режиссёр проработал все уровни, мизансцены. А вот художественно что-то не сложилось. Здесь вот ещё что может быть: возможно, на родной сцене этот спектакль идёт иначе. В любом случае все выездные спектакли проходят с какими-то потерями. И для «Эмгээ», «Питера Пэна» большой плюс, что показы проходили на собственных площадках театров, без художественных потерь.
Чем вам понравился «Питер Пэн в Кенсингтонском саду» Романа Феодори (Екатеринбургский ТЮЗ)?
Вся команда отличная. Продумали каждый свой шаг, качественно – и визуальный ряд, и режиссёрский, и музыкальный, и световой. Победителем в номинации «Лучшая работа художника по свету» стал Никита Шакаров, который работал в спектакле «Поход в Угри-Ла-Брек» (про него я ещё скажу). Но мне кажется, что лучший свет был у Тараса Михалевского – именно в «Питере Пэне». Он реагировал буквально на каждую ноту, вся эта структура жила именно музыкально, вместе со светом. Были спектакли провальные по свету – видно, что он где-то не нужен или неточно поставлены акценты. Например, тонкая, хрупкая сцена – и зачем-то всё пространство горит ярко. Масса вещей, которые не идут на пользу спектаклю. Но только не здесь.
Для меня после «Питера Пэна» спектакль «Поход в Угри-Ла-Брек» – это следующая лучшая работа по свету. И за него оказалось большинство голосов жюри. В спектакле свет выступал действующим лицом, которое сначала наблюдает, потом сочувствует, соучаствует, потом ведёт. Порой он был даже объёмнее, чем характеры героев. Это история о том, что в семью возвращается дедушка, а позже исчезает, и герои начинают его искать, идут на тот свет и встречают его там. Это спектакль-путешествие, чем он перекликается с «Эмгээ».
Вся команда отличная. Продумали каждый свой шаг, качественно – и визуальный ряд, и режиссёрский, и музыкальный, и световой. Победителем в номинации «Лучшая работа художника по свету» стал Никита Шакаров, который работал в спектакле «Поход в Угри-Ла-Брек» (про него я ещё скажу). Но мне кажется, что лучший свет был у Тараса Михалевского – именно в «Питере Пэне». Он реагировал буквально на каждую ноту, вся эта структура жила именно музыкально, вместе со светом. Были спектакли провальные по свету – видно, что он где-то не нужен или неточно поставлены акценты. Например, тонкая, хрупкая сцена – и зачем-то всё пространство горит ярко. Масса вещей, которые не идут на пользу спектаклю. Но только не здесь.
Для меня после «Питера Пэна» спектакль «Поход в Угри-Ла-Брек» – это следующая лучшая работа по свету. И за него оказалось большинство голосов жюри. В спектакле свет выступал действующим лицом, которое сначала наблюдает, потом сочувствует, соучаствует, потом ведёт. Порой он был даже объёмнее, чем характеры героев. Это история о том, что в семью возвращается дедушка, а позже исчезает, и герои начинают его искать, идут на тот свет и встречают его там. Это спектакль-путешествие, чем он перекликается с «Эмгээ».
И отчасти с «Беглецами» Екатерины Корабельник (московский Театр Романа Виктюка), где история рассказывается от лица мальчика, который переживает за своего дедушку и помогает ему сбежать из дома престарелых, чтобы исполнить последнее желание – снова оказаться в родном доме, где он провёл лучшие годы жизни с любимой, раньше него ушедшей из жизни супругой. Что про этот спектакль вы могли бы сказать?
История понятна. Но никаких особенностей я не нашёл. Что первое приходит в голову на уровне образов, то мы на сцене и видим. Я бы назвал это театральным дизайном. Это не плохо, не хорошо. Но на примере спектаклей, которые мы уже обсудили, очевидно, что есть такие, которые стали событием, а не просто рассказом.
История понятна. Но никаких особенностей я не нашёл. Что первое приходит в голову на уровне образов, то мы на сцене и видим. Я бы назвал это театральным дизайном. Это не плохо, не хорошо. Но на примере спектаклей, которые мы уже обсудили, очевидно, что есть такие, которые стали событием, а не просто рассказом.
Спектакль «Йожикина йолка» Юлии Беляевой (Коми-Пермяцкий национальный драматический театр, г. Кудымкар Пермского края), который получил премию «лучший актёрский ансамбль», вы назвали бы событием?
Это трогательная история, трогательный актёрский ансамбль, который хорошо существует в пространстве. Неплохо разработаны костюмы, которые вписаны в мир, придуманный постановщиками. Но сценографически, мне кажется, туда включено больше, чем нужно для одного спектакля. Некоторые принципы, которые нельзя нарушать, были нарушены. От этого впечатление подпортилось. И в целом мир Сергея Козлова – не бытовой. Он существует в нашем времени, в нём есть узнаваемые предметы нашего быта, но он всё же очень абстрактный. Здесь, мне кажется, авторы не совсем уловили эту абстрактность.
Это трогательная история, трогательный актёрский ансамбль, который хорошо существует в пространстве. Неплохо разработаны костюмы, которые вписаны в мир, придуманный постановщиками. Но сценографически, мне кажется, туда включено больше, чем нужно для одного спектакля. Некоторые принципы, которые нельзя нарушать, были нарушены. От этого впечатление подпортилось. И в целом мир Сергея Козлова – не бытовой. Он существует в нашем времени, в нём есть узнаваемые предметы нашего быта, но он всё же очень абстрактный. Здесь, мне кажется, авторы не совсем уловили эту абстрактность.
Среди спектаклей, которые вам запомнились, вы упомянули «Камыр Батыр», который Марфа Горвиц поставила в Казанском татарском ТЮЗе имени Кариева. Чем он вам понравился?
Очень выразительный визуальный ряд создала художник спектакля Мария Лукка. Не буду говорить о сюжете, не в моей компетенции. Но что касается костюмов, на мой взгляд, это лучшая работа в программе фестиваля. Там уловлена и показана суть события. На фоне эпического, фантастического сюжета костюмы – некий сгусток образов, гротеск самой сути персонажей. Коллажные, сюрреалистические, нелепые, как сами герои. Они и старинные герои-богатыри, и фрики нашего времени. В них есть и детское видение, и видение профессионального художника. Плюс мощный видеоряд, который дополняет сказочность.
Очень выразительный визуальный ряд создала художник спектакля Мария Лукка. Не буду говорить о сюжете, не в моей компетенции. Но что касается костюмов, на мой взгляд, это лучшая работа в программе фестиваля. Там уловлена и показана суть события. На фоне эпического, фантастического сюжета костюмы – некий сгусток образов, гротеск самой сути персонажей. Коллажные, сюрреалистические, нелепые, как сами герои. Они и старинные герои-богатыри, и фрики нашего времени. В них есть и детское видение, и видение профессионального художника. Плюс мощный видеоряд, который дополняет сказочность.
Про спектакли внеконкурсной программы также хотелось бы вас спросить…
Я бы отметил потрясающий спектакль «Странное дело» московской школы «Класс-центр» в постановке Сергея Казарновского и Елены Капской. Там и стихи, и истории, и музыка – очень объёмная, цельная работа, коллаж на тему детства. Ещё пара спектаклей, которые были интересны с точки зрения эксперимента, изобразительного мира: «Ромео и Джульетта» режиссёра Рузанны Мовсесян и художника Марии Утробиной (петербургский театр «Открытое пространство») и «Винни-Пух» режиссёра Наташи Слащёвой и художника Виктора Клочко (петербургский Социально-художественный театр). Другое дело, что это не пошло́, на мой взгляд, на пользу спектаклям. В «Ромео и Джульетте» получился формальный спектакль, который жил отдельно от сюжета, от истории вообще, визуальная часть была настолько самодостаточна, что и не нуждалась в нём. В «Винни-Пухе» тоже много прекрасных визуальных находок, интересных взаимодействий с предметами. Чего не могу сказать об актёрской работе и отчасти о режиссёрской. Изобретателен спектакль конкурсной программы «Немножко слишком одиноко» режиссёра Петра Чижова и художника Лёши Силаева. Задумок там хватило бы на три спектакля. Но снова – на фоне такой пёстрой зрительной части было несколько слабое существование исполнителей.
Видели ли вы участника специальной программы – спектакль-инсталляцию «Дым» по графическому роману Ольги Лаврентьевой «Сурвило»?
Мне она не очень понравилась. Может быть, потому, что была сделана на выезде и в помещение арт-центра «Пушкинская, 10» неорганично влилась. Не хватило пространства, чтобы больше погрузиться в историю. Были использованы все известные наборы приёмов, но не было чего-то особенного. Из 300 страниц графического романа, в котором каждая страница – комикс, авторы достали 20 сцен. Может, именно этот комиксный подход здесь не очень удачен.
Мне она не очень понравилась. Может быть, потому, что была сделана на выезде и в помещение арт-центра «Пушкинская, 10» неорганично влилась. Не хватило пространства, чтобы больше погрузиться в историю. Были использованы все известные наборы приёмов, но не было чего-то особенного. Из 300 страниц графического романа, в котором каждая страница – комикс, авторы достали 20 сцен. Может, именно этот комиксный подход здесь не очень удачен.
О творческом пути
Как вы попали в мастерскую к Владимиру Фиреру?
В то время был набор к нему в Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства, и мы с предыдущим педагогом решили, что лучше учиться в Петербурге, чем в Москве. Владимир Ильич – очень разный, многогранный художник… Но самое важное, что я вынес из Театральной академии – чувство семейственности. Наш курс стал для меня полноценной, не побоюсь этого слова, семьёй. Не видел на других курсах подобного. Мы свободно общались на любую тему – о жизни, о профессии. Может быть, это ощущение семьи, любви и дало мне уверенность, лёгкость в художественном мышлении.
В «Зазеркалье» тоже есть ощущение семейственности?
Да. И попал я сюда в 2009 году также с подачи Владимира Ильича. Нужно было помочь что-то сделать. Через три месяца меня взяли в штат, а через шесть я уже работал над спектаклем.
Вы, как и Фирер, из Красноярска. Есть для вас разница в том, как вы себя ощущаете в Сибири, на родине, и здесь, в Петербурге – как человек, как художник?
Раньше, когда я только начал учиться, я остро ощущал эту разницу. Сейчас я уже полжизни провёл в Петербурге, для меня дом уже здесь. В Красноярске дом моих родителей, здесь – дом моих детей. Именно сейчас для меня стёрлась эта грань.
Как для художника... Мне кажется, творческое зерно в принципе появляется (или не появляется) в детстве и не зависит особенно от того, где ты живёшь. Когда учился в Красноярске, в группе у нас были почти все из одного города, и все разные. В Санкт-Петербурге в Театральной академии почти все были из разных регионов, и тоже все разные.
Я не могу сформулировать точно, но, наверное, какая-то мощь Сибири оставила отпечаток. Первое время я много ездил домой на поездах, а это трое с половиной суток в дороге. Так вот, когда ты едешь по центральной России – всё болотца, горки, берёзки... Когда подъезжаешь примерно к Мариинску и пересекаешь границу Восточной Сибири, природа меняется кардинально: открывается огромная, бескрайняя тайга на десятки километров, а если посмотреть в правильную сторону, то и на сотни и тысячи. В этот момент ты чувствуешь себя, с одной стороны, пылинкой, а с другой – частью этого… И всё же я в Петербурге. Здесь я ценю материальную культуру, которая вокруг меня. Мне кажется, и жизни не хватит, чтобы всё это открыть.
В чём для вас разница в работе в музыкальном и драматическом театрах?
Думаю, специфика – именно в музыкальном пласте, который является системообразующим. В драматическом – наоборот: каким бы мощным ни был музыкальный фон, он вторичен. А здесь музыка формирует и сюжет, и способ существования. И, наверное, художнику здесь проще. Я работаю интуитивно.
О театре для детей
Бывает ли у вас страх ошибиться – сделать что-то такое, что будет не так воспринято, понято зрителями, в частности, детьми, как-то неправильно на них повлияет?
Если говорить об игровом театре, то я бы не использовал слово «ошибка». Наоборот – это то, что развивает фантазию, способствует творчеству, сотворчеству со зрителем. Если мы говорим о театре социальном, то здесь нужно подходить более ответственно. Не так давно с Петром Незлученко мы работали в Мотыгинском драматическом театре в Красноярском крае, где ставили спектакль по «Отрочеству» Ярославы Пулинович. Там затрагивались темы буллинга, шутинга, вопросы страшных последствий всего этого. В таком спектакле важно, чтобы режиссёрское высказывание в итоге не стало рекламой пороков. И, судя по отзывам и обсуждениям после спектакля, не стало.
Что в вашем понимании театр для детей? Должна ли быть у театра для детей какая-то особая функция, миссия? Или это неправильно – отделять театр для детей от театра вообще?
Я не отделяю. Есть театр, и его нужно делать качественно, исходя из задач. Один нюанс я бы отметил – это время удержания внимания. У детей оно гораздо меньше, чем у взрослых.
Может ли театр помочь детям, подросткам ответить на их вопросы, сделать их жизнь чуточку легче?
Есть много примеров, когда зритель погружается в спектакль, когда идеи спектакля проникают в него, показывают те или иные проблемы в игровой форме, а также возможный выход. Так театр может подтолкнуть на нужный путь. И, кстати, вспоминается лаборатория «Маленькая ремарка», которая прошла на «Арлекине»: пьесы, которые там читали – они все, так или иначе, про подростковый период, про выбор между добром и злом. И это важно всегда.
Справка
Алексей Левданский окончил Красноярское художественное училище им. В.И. Сурикова (2006 г.) по специальности «театрально-декорационная живопись», а затем Санкт-Петербургскую государственную академию театрального искусства по специальности «художник-постановщик» (2011 г., мастерская Владимира Фирера). С 2006 по 2009 г. факультативно занимался в Институте декоративно-прикладного искусства по специальности «станковая графика» в мастерской профессора Олега Яхнина. С 2009 г. по сей день работает в Санкт-Петербургском детском музыкальном театре «Зазеркалье». Лауреат Высшей петербургской театральной премии «Золотой Софит», Молодёжной премии Правительства Санкт-Петербурга. С 2012 г. – член Санкт-Петербургского отделения Союза художников РФ, секция искусства театра и кино.
Материал подготовила Екатерина Сырцева
Как вы попали в мастерскую к Владимиру Фиреру?
В то время был набор к нему в Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства, и мы с предыдущим педагогом решили, что лучше учиться в Петербурге, чем в Москве. Владимир Ильич – очень разный, многогранный художник… Но самое важное, что я вынес из Театральной академии – чувство семейственности. Наш курс стал для меня полноценной, не побоюсь этого слова, семьёй. Не видел на других курсах подобного. Мы свободно общались на любую тему – о жизни, о профессии. Может быть, это ощущение семьи, любви и дало мне уверенность, лёгкость в художественном мышлении.
В «Зазеркалье» тоже есть ощущение семейственности?
Да. И попал я сюда в 2009 году также с подачи Владимира Ильича. Нужно было помочь что-то сделать. Через три месяца меня взяли в штат, а через шесть я уже работал над спектаклем.
Вы, как и Фирер, из Красноярска. Есть для вас разница в том, как вы себя ощущаете в Сибири, на родине, и здесь, в Петербурге – как человек, как художник?
Раньше, когда я только начал учиться, я остро ощущал эту разницу. Сейчас я уже полжизни провёл в Петербурге, для меня дом уже здесь. В Красноярске дом моих родителей, здесь – дом моих детей. Именно сейчас для меня стёрлась эта грань.
Как для художника... Мне кажется, творческое зерно в принципе появляется (или не появляется) в детстве и не зависит особенно от того, где ты живёшь. Когда учился в Красноярске, в группе у нас были почти все из одного города, и все разные. В Санкт-Петербурге в Театральной академии почти все были из разных регионов, и тоже все разные.
Я не могу сформулировать точно, но, наверное, какая-то мощь Сибири оставила отпечаток. Первое время я много ездил домой на поездах, а это трое с половиной суток в дороге. Так вот, когда ты едешь по центральной России – всё болотца, горки, берёзки... Когда подъезжаешь примерно к Мариинску и пересекаешь границу Восточной Сибири, природа меняется кардинально: открывается огромная, бескрайняя тайга на десятки километров, а если посмотреть в правильную сторону, то и на сотни и тысячи. В этот момент ты чувствуешь себя, с одной стороны, пылинкой, а с другой – частью этого… И всё же я в Петербурге. Здесь я ценю материальную культуру, которая вокруг меня. Мне кажется, и жизни не хватит, чтобы всё это открыть.
В чём для вас разница в работе в музыкальном и драматическом театрах?
Думаю, специфика – именно в музыкальном пласте, который является системообразующим. В драматическом – наоборот: каким бы мощным ни был музыкальный фон, он вторичен. А здесь музыка формирует и сюжет, и способ существования. И, наверное, художнику здесь проще. Я работаю интуитивно.
О театре для детей
Бывает ли у вас страх ошибиться – сделать что-то такое, что будет не так воспринято, понято зрителями, в частности, детьми, как-то неправильно на них повлияет?
Если говорить об игровом театре, то я бы не использовал слово «ошибка». Наоборот – это то, что развивает фантазию, способствует творчеству, сотворчеству со зрителем. Если мы говорим о театре социальном, то здесь нужно подходить более ответственно. Не так давно с Петром Незлученко мы работали в Мотыгинском драматическом театре в Красноярском крае, где ставили спектакль по «Отрочеству» Ярославы Пулинович. Там затрагивались темы буллинга, шутинга, вопросы страшных последствий всего этого. В таком спектакле важно, чтобы режиссёрское высказывание в итоге не стало рекламой пороков. И, судя по отзывам и обсуждениям после спектакля, не стало.
Что в вашем понимании театр для детей? Должна ли быть у театра для детей какая-то особая функция, миссия? Или это неправильно – отделять театр для детей от театра вообще?
Я не отделяю. Есть театр, и его нужно делать качественно, исходя из задач. Один нюанс я бы отметил – это время удержания внимания. У детей оно гораздо меньше, чем у взрослых.
Может ли театр помочь детям, подросткам ответить на их вопросы, сделать их жизнь чуточку легче?
Есть много примеров, когда зритель погружается в спектакль, когда идеи спектакля проникают в него, показывают те или иные проблемы в игровой форме, а также возможный выход. Так театр может подтолкнуть на нужный путь. И, кстати, вспоминается лаборатория «Маленькая ремарка», которая прошла на «Арлекине»: пьесы, которые там читали – они все, так или иначе, про подростковый период, про выбор между добром и злом. И это важно всегда.
Справка
Алексей Левданский окончил Красноярское художественное училище им. В.И. Сурикова (2006 г.) по специальности «театрально-декорационная живопись», а затем Санкт-Петербургскую государственную академию театрального искусства по специальности «художник-постановщик» (2011 г., мастерская Владимира Фирера). С 2006 по 2009 г. факультативно занимался в Институте декоративно-прикладного искусства по специальности «станковая графика» в мастерской профессора Олега Яхнина. С 2009 г. по сей день работает в Санкт-Петербургском детском музыкальном театре «Зазеркалье». Лауреат Высшей петербургской театральной премии «Золотой Софит», Молодёжной премии Правительства Санкт-Петербурга. С 2012 г. – член Санкт-Петербургского отделения Союза художников РФ, секция искусства театра и кино.
- Фестиваль проводится при поддержке Министерства культуры РФ, Союза театральных деятелей РФ, Комитета по культуре Санкт-Петербурга, Санкт-Петербургского отделения СТД РФ, Благотворительного фонда «Арлекин».
Материал подготовила Екатерина Сырцева