Общая тема – повесть Александра Неверова «Ташкент – город хлебный», написанная почти сто лет назад – дала возможность громко и откровенно рассказать со сцены о сегодняшних людях, вынужденных покидать дом и семью в поисках лучшей жизни. Лабораторный эскиз «#жизнь_такая_терпеть_надо» с острыми живыми историями из личного опыта сегодняшних людей, позволил вскрыть боли и разделить их с другими, подключить у зрителей узнавание и эмпатию.
Форум – идеальная модель совместного существования. Общий поиск, совместная генерация итоговой работы и сотворчество – как объединяющая стратегия многих национальных идентичностей, попытка обнаружить общий код – среди молодых людей. Кажется, сам декабрьский Ташкент, теплый, солнечный, добродушный, неспешный и открытый во все стороны – с широкими пустыми проспектами и неизменно заполненными театральными фойе и залами, располагал к этому «вместе». И это «вместе» хотелось увезти с собой даже больше, чем спелые лимоны и гранаты, любовно выбранные на легендарном рынке Чорсу.
Программа Форума хотя и не предполагала конкретного разговора о детстве, но так вышло, что увиденные мной спектакли сложились именно вокруг разговора о семье. Постановки, созданные в Украине, Кыргызстане, Армении и России, на разных языках говорили о взаимоотношениях между детьми и родителями, о памяти рода – часто травмирующей, но главное – о невозможности быть выслушанным и услышанным родителями, о потери коммуникации, которая так необходима ребенку, независимо от возраста.
Кому колодец, кому теплица
«Папа, ты меня любил?» – рефрен и заголовок спектакля по известной пьесе белорусского драматурга Дмитрия Богославского «Тихий шорох уходящих шагов», поставленный Станиславом Жирковым в Киевском академическом театре «Золотые ворота». Вопрос, вынесенный в название, – болевая точка главного героя, конкретный ответ на который он не получил ни при жизни, ни после нее.
Станислав Жирков выступил здесь и в роли художника – история семьи, брата и трех сестер, решивших продать родительский дом, рассказывается в минималистичном пространстве, в декорации большой советской стенки. Высокий массивный сервант пуст – шкафчики и полки из ДСП ничего уже не хранят: нет внутри ни сервизов, ни книг, ни фарфоровых статуэток, никакого благословенного хлама – архива семейной памяти. Остался лишь один голый остов, как напоминание о некогда дружной семье. Нет даже фотокарточек – на одном из шкафов лишь надпись мелом – «портрет родителей». Сервант с пустыми глазницами похож на разворованный иконостас, перед которым в вечном траурном черном ходят члены бывшей дружной семьи.
Герои, сыгранные удивительно витальной труппой «Золотых ворот» (где сейчас увидеть спектакль украинского театра, как не в Узбекистане?), существуют в пограничном состоянии – между сном и реальностью, и режиссер последовательно разворачивает этот морок на сцене. Холодный неоновый свет в «кабинете» медиума контрастирует с теплой ламповой полутьмой родительского дома. Тягучее и топкое марево погружает в состояние кошмара, будто скребешь ногтями скользкие стенки заиленного колодца и не можешь не выплыть, ни утонуть.
Весь спектакль главный герой Сасик пытается узнать, любил ли его отец, но ответом на повторяющийся вопрос – рассказ о важности чистить колодец, как необходимости помнить о корнях и сохранении памяти рода, но сына волнует не генеалогическое древо и осознание себя его частью, а любовь к нему одного конкретного человека.
Мотив сохранения семейных традиций и обращение к родителям, правда без четко сформулированного вопроса, есть и в спектакле «Гардения», поставленном Гором Маркаряном по пьесе Эльжбеты Хованец в Ереванском русском драматическом театре. Если Богославский разбирался с мужской стороной, то у Хованец история про мам и дочерей: «Гардения» – история семьи в четырех поколениях женщин. Частная биография каждой из них реагирует на мировые катаклизмы и переплетается с ними, становясь отчасти универсальной. Четыре яркие харизматичные актрисы играют характеры каждая своей эпохи, но с индивидуальной болью во взгляде.
Художница Нелли Барсегян помещает героинь в большую теплицу с горшками растений по периметру. Каждая из них рассказывает, как на протяжении жизни пыталась возделывать свой сад, но, несмотря на разные поведенческие модели, что-то шло не так. Каждая история начинается с детства, с отношений с матерью, всегда травматичных. Непроговоренные друг другу обиды рождают агрессию, взаимные обвинения, нелюбовь к себе.
Только самая молодая из них, современная приверженка новой этики, прошедшая курс психотерапии, с лейкой в руках просто пытается растить свой сад. Она говорит правду без утайки, спокойно реагирует на вспыльчивость старших родственниц и нарушение ими личных границ. Она научилась прощению и уважению. И не верит в ритуалы – свадьба по всем правилам была у ее мамы, бабушки и прабабушки, но не принесла счастья ни одной. Есть надежда, что она порвет этот порочный круг, сможет выбраться из теплицы и – не порвать связь с близкими, но научиться строить здоровые отношения.
Комиксы детей и родителей
Бывает так, что в тяжелой ситуации сами родители оказываются не готовы говорить с ребенком. В спектакле «Письма-самолетики» Кыргызского ТЮЗа имени Кыдыкеевой по «Оскару и Розовой даме» Эрика-Эмманюэля Шмитта родители возникают лишь голосами в записи – вместе с Артуром (так здесь зовут мальчика) мы слышим их боль и отказ от встречи с сыном. Примириться с ними и простить помогает другой человек, поначалу совершенно посторонний. Актриса Айнуры Качкынбек кызы, для которой «Письма-самолетики» стали режиссерским дебютом, роли живущих в больнице детей поручает куклам.
Розу эже в живом плане играет заслуженная артистка Кыргызстана Гульмира Турсунбаева – здесь она санитарка-уборщица, а никак не сиделка, не боится едко выражаться, быть грубой и простецкой, да и в термосе у нее что-то явно покрепче чая. В жизни Артура она становится Карлсоном – другом непосредственным и готовым к приключениям, ей ничего не стоит и влезть в окно. В ней нет жалости и заискивания, к жизни относится не со смирением, но с принятием. Роза эже сначала не очень готова к дружбе и общению, но герои сближаются в искренности и непосредственности, а еще – в потребности близкой души с обеих сторон.
На ширмах (художник Джум Гунн) – рисунки палаты и больничных коридоров словно нарисованы ребенком карандашами. У всего здесь неяркие, поблекшие цвета, кроме Розы эже – одета она по-рабочему практично и небрежно-эклектично: яркий халат, голубой берет с помпоном, красные кроссовки, даже тряпка ее ядрено-салатовая. Артур – длинноногая кукла с крупной головой, робкой улыбкой и удивленно-печальным взглядом. Кукла мальчика никогда не остается одна, даже когда Роза уходит, у кровати Артура дежурит кукловод (Нурбек Эсенгазы уулу), обнимая мальчика перед сном и укрывая одеялом. Драматический актер работает с куклой тонко и естественно, и хотя двух рук на одну планшетку не хватает, важнее не ее детальное оживление, а возникающий между актером и куклой диалог и партнерство. В этой осторожности артиста по отношению к кукле, бережности к ней, желании поддержать и прийти на помощь выстраивается еще одна неакцентируемая, но наполненная коммуникационная линия спектакля.
О тотальной невозможности услышать другого – совершенно беспощадный спектакль Елизаветы Бондарь «Гробница малыша Тутанхамона» по пьесе американки Оливии Дюфо в Псковском театре драмы имени Пушкина. Сложнейшая партитура звука, мэппинга, текста, актерского существования, соединения культур, уложенная в полтора часа.
Художница Джейн Хейли (Наталья Петрова) поражена сковывающим холодом равнодушия, который не способна изжить и пытается спастись от него в искусстве. Она создает комикс, главную работу в своей жизни, на героев которого проецирует близких. В нежелании включиться в проблемы дочери-подростка, она отпускает ребенка на самоубийство. Болезненное нежелание и страх услышать другого: дочь, мужа, коллегу, усиливают одержимость и исступленность героини, все больше поглощаемую создаваемым миром, в котором, кажется, можно исправить ошибки реальности.
Погружение в рисование – и возможность встретиться и продолжить диалог с погибшей дочерью, выведенной в образе маленького диктатора – малыша Тутанхамона, готового отдать весь мир и все игрушки в придачу за материнскую любовь и тепло. Рисунки Джейн постепенно заполняют все пространство сцены: белый куб с зияющей в центре кляксой – великим черным ничто (дизайн черной дыры – Евгений Афонин). Персонажи в спектакле не только удваиваются, но утраиваются, обретая образы мировых вождей: так, муж художницы – Портер (Денис Кугай) – в комиксе наставник Тутанхамона Хоремхеб, примеряет интонации и пластику Ленина. Умноженный мир сводит Джейн с ума, но сознание, постепенно теряющее связь с реальностью, постепенно признает разрушительную силу своей тотальной нелюбви. В финале она встречается с дочерью, чтобы обнять одним взглядом и наконец попросить прощения – хоть в одном из миров.
Фестиваль конкурсный, и в заключительный день жюри вручало награды. Постановка, занявшая первое место, помимо статуэтки, получает приглашение к участию в XVI Международном театральном фестивале им. Чехова в Москве. Победителем стал спектакль «Папа, ты меня любил?» Киевского театра «Золотые ворота». Говорят, что проект украинского театра и белорусского драматурга случился после того, как Жирков и Богославский встретились на одном из предыдущих Молодежных форумов. Кто знает, какие межнациональные связи завязались в этот раз в Ташкенте.