Недоросль: Какие сложности, по вашему мнению, стоят перед театром для детей сегодня, и как это влияет на вашу собственную стратегию развития театра?
Цнобиладзе: Мир за последнее время очень сильно поменялся. Двадцать-тридцать лет назад, до эпохи интернета, мобильных телефонов и высоких технологий, все процессы длились долго и связь с людьми осуществлялась медленно. Информации было мало, ее нужно было узнавать из писем, книжек, даже не из телевизора. Сейчас, когда мы в секунду можем связываться с другими людьми, жизнь очень ускорилась. Дети вырастают другие. Мы должны понимать, что у людей в гаджетах кипит интересная жизнь, и театр не может быть скучнее, чем она. Это провал. Мы не можем не отвечать на запросы современности.
Проблема именно детского театра заключается в том, что смотрят спектакли одни зрители, а билеты покупают другие. Родители идут на те названия, которые они любили в детстве сами, и ориентируются на старую советскую эстетику театра. Это, может быть, и не плохо само по себе. Но надо понимать, что эта эстетика не единственная. В Советском союзе весь театр существовал в русле социалистического реализма. Сейчас все поменялось, и языков, разновидностей театра стало много. Мы должны это учитывать и не бояться этого. И если некоторым зрителям старшего возраста привычно видеть один способ рассказывания истории, это не значит, что детям нужен только он. Языков театра очень много — и пластический, и визуальный, и аудиальный, и текстовый. С детьми надо работать на всех этих уровнях. С этим мне как главному режиссеру и предстоит разбираться.
Еще одна серьезная проблема заключается в том, что детские спектакли часто делают под нижний зрительский порог. Нам предлагают выбор из возрастного ценза — 6 или 12 лет, но мы должны понимать, что между ребенком в шесть и в двенадцать лет разница больше, чем между двенадцатью и шестьюдесятью годами. В шесть лет человек еще не умеет читать, а в 12 лет его уже волнуют вполне взрослые вопросы. Это пропасть. ТЮЗы боятся, что шестилетние не смогут понять сложного театра, и делают спектакли под нижний зрительский порог. В Саратовском ТЮЗе эта проблема стоит не так остро, но есть тенденция, что детский театр из-за этого сильно упрощается. Стараются угодить всем, делают постановки примитивнее, проще, понятнее, незамысловатее, наивнее, избегают сложных и проблемных спектаклей. Это беда.
Недоросль: Как тогда должен театр для детей строить свою возрастную политику?
Цнобиладзе: Если мы говорим про все категории детского зрителя, то в моем представлении в репертуаре обязательно должны быть — как отдельный жанр детского театра — бэби-спектакли. Это тот род театра, где с маленькими зрителями даже не разговаривают, с ними играют, дают возможность ползать по сцене. Мне хотелось бы, чтобы дети могли проходить с театром всю свою жизнь. Чтобы в три годика ребенок мог попасть на такой бэби-спектакль, а в шесть лет пойти уже на Большую сцену. Я убежден, что в репертуаре театра обязательно должны быть постановки, где главный герой — это ровесник зрителя.
При этом в идеальной ситуации спектакли, скажем, для категории 6+ должны быть на самом деле постановками для семейного просмотра. Чтобы спектакль было интересно вместе с ребенком смотреть и взрослому, а потом дома его обсудить, поговорить про героев, про сюжеты, вопросы. Обычно я ставлю в одном спектакле два: один для детей и один, параллельно с ним, со взрослыми смыслами.
Недоросль: А какая возрастная категория больше всего сейчас интересна вам как режиссеру?
Цнобиладзе: Театр, который мне сейчас наиболее интересен, которым я бы хотел заниматься — это подростковый театр, 12-14 лет и старшие школьники, студенты. Такого репертуара практически нигде нет, все боятся этого зрителя, говорят что подростки в театр не ходят, что молодое поколение глупое, ничем не интересуется и ничего не знает. Я лично убежден, что каждое новое поколение не глупее, а умнее предыдущего. Это моя принципиальная позиция. Сложность в том, что начиная с 10-12 лет детям интересны совершенно другие темы, чем те, о которых говорят в театре. Даже не только отношения между мужчинами и женщинами, им очень интересны вопросы смерти, которые в театре практически табуированы. Их интересуют современные проблемы, с которыми сталкивается человек — взаимоотношения и безопасность в интернете, знакомства в сети.
Когда подростки приходят в театр, им часто рассказывают фальшивые истории. В семь лет им это нравится, они во все верят. Но когда они в 12 лет видят в театре одно, а в жизни совершенно другое, они не верят театру. Я в свои 12 лет, это было в 92-м году, уже торговал акциями на бирже. И когда мне сейчас говорят, что давайте детям в 12 лет покажем спектакль про Бабу-Ягу, у меня это вызывает недоумение.
Мы должны говорить с подростками о том, что происходит в реальном мире вокруг них, а мы вместо этого все время пытаемся их оградить от информации. Мы с ними не можем в театре говорить о личной жизни, о смерти, о конфликтах с родителями, о наркомании. А где они должны про это узнавать? Родители с ними об этом не говорят, театру об этом говорить нельзя, и они узнают об этом на улице. Так быть не должно.
Недоросль: Как театр должен строить работу с подростками, чтобы они поняли, что их здесь ждут?
Цнобиладзе: Подросток должен иметь какое-то собственное пространство, свой мир, где ему комфортно. И это место должно отличаться от правильного мира, который им пытаются навязать взрослые. Например, музыку, в которой очень много мата, они слушают только потому, что такое не показывают в телевизоре, который им противен. Если мы в театре дадим им разнообразие, что-то интересное из реальной жизни, их не будет тянуть туда, на улицу.
Мне бы хотелось, чтобы у нас в ТЮЗе была отдельная сцена, где игрались бы спектакли только для подростков. Чтобы они знали, что в любой момент могут сюда прийти, и им будет здесь интересно. Чтобы фойе было не скучное выбеленное, а с современным, молодежным дизайном, где можно было бы посидеть, послушать музыку, что-то порисовать, или даже покататься на скейте. Подростки катаются у нас перед театром — и это наши ребята, наши зрители, надо с ними говорить на языке, который им интересен, чтобы они понимали — здесь все про них, это их пространство, здесь с ними говорят про их проблемы. Они здесь хозяева. Создание такой сцены — это одна из моих задач.
Я бы создал такое пространство у нас на Малой сцене. Но она может скоро уйти на реконструкцию. Возможно, мы какое-то другое пространство найдем, а, возможно, будем ждать, когда Малая сцена выйдет с реконструкции, и тогда уже ее оборудуем исключительно под подростковый театр. Конечно, нам надо уже начинать разговаривать с этим зрителем, выпускать спектакли для подростков. В этом сезоне Екатерина Гороховская будет ставить спектакль по новой пьесе Светланы Баженовой для подростков «Делай, что хочешь, пока я люблю тебя». И я думаю, что мы начнем традицию проведения читок современных пьес с обсуждением. Чтобы зрители могли сказать, хотят они увидеть спектакль по такой пьесе или нет, что их трогает, а что не трогает. Это важный начальный этап. Мы будем знакомить зрителей с новыми текстами, с новыми героями и проблемами. Будем искать диалог с подростками, потому что им важно, когда у них спрашивают, что они думают.
Недоросль: А к классическим текстам есть планы обращаться?
Цнобиладзе: Я бы хотел, чтобы все спектакли по классике у нас тоже проходили с обязательным обсуждением. Нам сейчас навязывают классику как что-то фундаментальное и неоспоримое, но мы должны понимать, что вся классическая русская литература выходила как литература дискуссионная и вызывала огромное количество споров. Есть много произведений, которые мы интерпретируем абсолютно неправильно, они были в свое время совершенно революционными, а мы их трансформируем и думаем, что они — то, с чем автор как раз полемизирует.
Достаточно взглянуть на названия: «Отцы И дети», «Война И мир», «Преступление И наказание». Все эти «и» — это на самом деле «или». Эти произведения предполагают борьбу, сопротивление, несогласие, не-единомнение, а мы пытаемся все время свести их к одной мысли. Поэтому нужны обсуждения, чтобы учителя могли встать и сказать, что все поставлено не так, как нужно, чтобы дети могли сказать, что они думают, а театр мог ответить — почему мы сделали именно так, а не иначе. Со мной часто очень бывает такая ситуация, когда я ставлю какое-то классическое произведение, мне кто-то говорит: «Зачем вы переписали автора?» А ты отвечаешь человеку — возьмите текст, мы играем его слово в слово. Просто люди привыкают к шаблонным интерпретациям и ждут от театра таких же. И с этим интересно бороться. И литература, и театр — это игра мысли, это споры, это проблемы. Хорошая литература не может быть беспроблемной, и театр тоже должен говорить про проблемы.
Кроме того, мне хочется, чтобы классические тексты, которыми мы занимаемся при мне в театре, говорили о каких-то этапах жизни страны, в которой мы живем. Например, «Война и мир» мне для театра юного зрителя кажется чуть интереснее, чем «Анна Каренина», потому что там мы проходим 1812 год, затрагиваем большой пласт истории жизни страны. Я буду стараться подбирать ту классическую литературу для постановки, которая говорит об истории, ту, через которую мы можем что-то узнавать про себя. Мне кажется, это важно.
Недоросль: Расскажите подробнее о ближайших планах театра, какие премьеры ждут Саратовский ТЮЗ в этом сезоне?
Цнобиладзе: Хочешь рассмешить бога — расскажи ему про свои планы, мы уже столько раз этот сезон меняли, что я немножко уже боюсь озвучивать конкретные названия. Тем не менее, мы уже открыли сезон премьерой моей «Пиковой дамы» по Пушкину, которую я готовил, еще не зная, что приду сюда как главный режиссер. Эта премьера вышла из лаборатории, которая была пять лет назад. Артисты многие остались те же, что и в эскизе, но это уже совершенно другой спектакль. На лаборатории он шел на планшете, в камерном пространстве, а премьера вышла на Большой сцене, очень сильно поменялся сам способ существования артистов.
В ближайшее время с Детской студией имени Табакова при театре в Историческом здании ТЮЗа выпускает спектакль «Эмиль из Леннеберги» по Астрид Линдгрен режиссер Степан Пектеев. Он режиссер молодой, но уже опытный, хорошо себя зарекомендовавший, и мы ждем от Степана успешной постановки, визуально интересной, с хорошим юмором.
В октябре выйдет премьера спектакля «Горка» по пьесе Алексея Житковского на Малой сцене, котору делает Елена Невежина. Елена — прекрасный режиссер, умный, тонкий, замечательно работающий с артистами, с огромным опытом постановок на лучших сценах страны. Я для себя сформулировал, что «Горка» — это спектакль для родителей о детях и о них самих. Пьеса не простая, но очень человечная, с бездной юмора. Артистам, мне кажется, она будет интересна, они очень много узнают про себя. Я знаю, что они уже делают наблюдения друг за другом, пародии друг на друга. И так оно и должно быть, я думаю, что получится какая-то азартная лихая история, жду ее с предвкушением.
Недоросль: А что планируете поставить сами?
Цнобиладзе: Я пришел все-таки в театр юного зрителя, и мне кажется важным, чтобы главный режиссер ТЮЗа любил и занимался детским театром. Мне чуть-чуть ближе подростковый театр, но и детский тоже очень интересен. Мне бы хотелось одной из первых работ сделать какой-то спектакль для детей по современному материалу, точнее, спектакль для семейного просмотра, чтобы можно было родителям прийти вместе с детьми, чтобы шестилетние, семилетние, десятилетние с удовольствием ходили в театр. Саратовский ТЮЗ Киселева — театр с традициями, и потому мне хочется сделать что-то свежее, неожиданное, яркое для детей. Еще одно название для детей я сделаю вместе с Детской студией при театре, это «Маугли» по Редьярду Киплингу.
Есть в планах ставить и спектакли более сложные, для другой аудитории. И во второй половине года скорее всего я буду готовить постановку по прозе советского писателя Нодара Думбадзе «Я, бабушка, Илико и Илларион». Она мне интересна тем, что это история взросления, ее герой в начале еще маленький школьник, а к финалу он уже студент, который заканчивает университет. Это 12+, но история на самом деле взрослая. Кроме того, в «Я, бабушка, Илико и Илларион» есть как раз кусочек жизни страны: там идет речь о том, как деревня, находящаяся далеко от линии фронта, проживает Великую Отечественную войну. Это не основная тема, но все-таки там есть эпизоды, которые связаны с нашей историей. Эта книга мне нравится еще и тем, что там много возрастных ролей, мне хочется поработать со старшими артистами театра.
Я боюсь загадывать, потому что я немного суеверный человек. Я люблю, если я что-то сказал — то я это сделал. Возможно, еще одно название у нас всплывет со старшим поколением артистов, тоже взрослое и классическое. Сейчас действительно сложно планировать, все-таки мы еще не избавились от коронавируса, иногда возникают вводы, иногда кто-то заболевает. И если будем театр заполнять не на 50%, как сейчас в Саратове разрешено, а на 100% или 75% хотя бы, театр будет чуть больше зарабатывать, соответственно, эти деньги смогут пойти и на следующие постановки.
Недоросль: А вне постановок какая-то новая жизнь в театре планируется?
Цнобиладзе: Театр — это больше, чем просто здание, это одно из немногих явлений культуры, роль которого в современной жизни может быть чуть больше, чем у других сфер, архитектуры, литературы или живописи. И мне хотелось бы мыслить более проектно, интегрировать театр с городом, регионом, со школами. Как фанат, маньяк и патриот театра, я хочу, чтобы театр был везде — на улицах, на заводах, в школах, в полях, на кораблях, в автобусах. Хочется и приглашать зрителей, которые не приходят к нам сами. Поэтому в планах есть не менее важная, но более точечная жизнь: читки, лаборатории, интересные выезды, открытые показы, какие-то экскурсии, и так далее.
Недоросль: С каким настроением вы начинаете свой первый сезон в качестве главного режиссера Саратовского ТЮЗа?
Цнобиладзе: Я адреналиновый наркоман, и у меня настроение всегда боевое. Мне хочется всего и сразу, чем больше проблем, тем я с большей охотой в них прыгаю. И сейчас у меня настроение заниматься театром без выходных, только с перерывом на сон и на еду.