О том, почему сложно ставить для детей, зачем фрилансеру опыт работы штатным режиссером, сколько нужно времени, чтобы поставить спектакль, и какие мифы о театре для детей не соответствуют реальности, Наталья Пахомова рассказала Недорослю
Недоросль: Ты сразу же после окончания академии стала главным режиссером провинциального театра. Как ты сейчас оцениваешь подобный опыт?
Пахомова: Это хорошо, потому что формирует характер. Чем раньше вкусил ответственность, тем лучше в дальнейшем. Не важно, будешь ли ты штатным режиссером или фрилансером, ты уже знаешь систему театра изнутри и не реагируешь на какие-то препятствия, потому что понимаешь: это театральная данность. Например, мастерские всегда выдают результат впритык к премьере. Когда ты работаешь фрилансером, тебе кажется, что все играют против тебя. А когда ты посидел и поседел в должности главрежа, ты знаешь, что на это не надо эмоционально реагировать. В отсутствии такой рефлексии у себя я могу снять это напряжение и у артистов. Кроме того, провинциальные закулисные интриги сильнее московских. В провинции это происходит как правило более эффективно, там у всех больше свободного времени, заняться нечем, там могут даже не скрывать интриги.
Недоросль:Ты как-то упомянула, что у женщин в этой профессии есть свои особенные проблемы. В чем же они заключаются, ведь женщин в режиссуре сегодня довольно много?
Пахомова: В театре кукол - не так много. В первую очередь, это организационные проблемы. Есть момент спекуляции по поводу того, что ты девочка, а поэтому многое поймешь и простишь. Актеры могут пытаться загладить вину букетом цветов, но сразу надо озвучивать, что это не работает. Бывает несерьезное отношение со стороны цехов, которые уверены, что ты ничего не понимаешь в столярном деле, и стараются подчеркнуть, что ты наверняка не знаешь физику. Если впадать в истерику, как настоящая девочка, результата не будет. Я сохраняю спокойствие, потому что отработала 7 лет в Карелии. К тому же, девочки в принципе более трудолюбивые.
Недоросль:Есть только организационные проблемы? Существует же понятие «женская режиссура», да и «Грозу», как это сделала ты, вряд ли бы поставил мужчина. Мне кажется, этот спектакль и стал одной из причин, что за тобой закрепилась репутация режиссера, ставящего сложные спектакли.
Пахомова: Мне-то кажется, что прямее, чем «Гроза», спектакля нет. Там есть текст Островского, только рассказанный от лица одного персонажа, но сделано это в хронологическом порядке, сюжетная линия сохранена. В Карелии мне говорили, что я делаю фестивальные спектакли. В МТК у меня это ощущение пропало, здесь зрители готовы воспринимать такой язык. Я сомнительно отношусь к тому, что у меня женская режиссура, я под женской режиссурой понимаю что-то сладкое и сентиментальное.
Недоросль: Фестивальные спектакли подразумевают взрослую аудиторию. Как работать для детей?
Пахомова: Мне с детьми очень сложно, хотя «Маша и медведь» - спектакль для детей. Я понимаю, что нельзя мерить спектакли своими детьми, но я все равно соотношу их с мышлением своих детей и детей друзей, которые так или иначе из театральной среды. Я преклоняюсь перед Николаем Юрьевичем Боровковым. Как он делает свои спектакли, на которых у него дети, где надо, смеются, где надо, затихают?! Он инженер детских спектаклей. Никогда так не смогу. Одно понимаю точно: с детьми нельзя сюсюкать. Но выясняется, что родители к этому не готовы. Они, идя в театр, уже выстраивают себе в голове картинку веселого красивого спектакля.
Недоросль: И тем не менее в ТЮЗах в последнее время удалось нарушить этот стереотип бездумно радостного спектакля и заговорить на серьезные темы. И не только в ТЮЗах, вспомним «Счастье» Андрея Могучего.
Пахомова: И в моем детстве Ирина Соколова умирала на сцене брянцевского ТЮЗа в «Бэмби». Это стереотип, сложившийся вокруг театра кукол. Между тем, чтобы понять, что это не так, надо лишь посмотреть, как те же дети играют, какой огромный вкладывают в игру спектр чувств, любых, всех, вплоть до трагических. Там не все дружат, там ссорятся, ругаются, у машинки сломалось колесо, она лежит в больнице, и все переживают. Можно повестись на поводу у зрителя и сделать им смешно. Я понимаю, что дети смеются, когда кого-то бьют, выбрасывают. Но я же знаю, что у меня на сцену выйдут взрослые дяди и тети, которые готовы принять любые условия существования, но и им при этом не должно быть тошно, иначе спектакль не проживет долго. Мне важно, чтобы артисты хотели играть в этом спектакле, чтобы им было интересно.
Недоросль: Чтобы им было комфортно?
Пахомова: Комфорт и интерес – разные вещи. В моих спектаклях артистам всегда некомфортно. Они раздираемы противоречиями, но из-за этого никогда не останавливается процесс накапливания и приноса. Так получилось с «Ежиком в тумане». Мы разводили мизансцены на репетициях, а сейчас они готовы к тому, что зал будет переполнен, и им нужно существовать в роли, они не стесняются пойти туда, где есть кусок свободного пространства, зная, что партнер их подхватит (спектакль могут воспринимать слепые зрители, действие разворачивается на всей малой сцене Московского театра кукол, без четкого разделения на сцену и аудиторию – А.Г.). Это, наверное, фикция актерской свободы, потому что задача-то сформулирована – осваивать пространство, но, начинает казаться, что актеры сами это придумали, и это хорошо. Актеры все могут, только они ленивые, леность сейчас - основной актерский порок. Проще сказать, что здесь я не могу и не понимаю, чем что-то в себе сломать и попытаться существовать по-другому, не в привычных трех штампах. Пусть даже найти еще десять, но в другой системе координат.
Недоросль: Есть и режиссеры ленивые, когда очередная пятая редакция популярного спектакля ставится в новом городе за пять дней.
Пахомова: Я редакций не делаю принципиально. Я слабо верю в то, что новые актеры присвоят себе материал, и он станет лучше. Когда спектакль рождается совместно, он живой, а когда приезжаешь в другой театр, пытаешься незнакомых людей запихать в свою «шубейку». Не всегда, но есть случаи, когда сторонний режиссер ничего не знает о труппе, о том, что вот этого актера никто не воспринимал всерьез, и вдруг он раскрывается. Смотришь на актера, странного, непонятного, в жизни неуловимого, мечущегося, и в него надо поверить. Это особенность режиссуры – так поверить в актера, чтобы актер в себя тоже поверил, и тогда в итоге ты получаешь хорошую прогрессию. И тогда никто не будет задавать ненужные вопросы, не будут пытаться оттянуть момент выхода на сцену и просить поговорить, о чем мы тут играем.
Недоросль: Тебе хочется долго репетировать?
Пахомова: С «Ежиком в тумане» было так. Мы две недели читали, разговаривали, разбирались, потом ушли на перерыв в четыре месяца. Потом снова встретились, все отлежалось, мы снова читали, и у нас появлялись конкретные вопросы. Хочется таких пауз, но полгода общего периода репетиций достаточно. В театре кукол всегда сложно с количеством людей и количеством спектаклей. В МТК хорошо выпускать спектакли, в которых работает три-четыре человека: тогда всем легко дышится. А я люблю многонаселенные спектакли, это работает на слаженность ансамбля. Чем больше человек занято и не сидят без дела, тем более крепкий сбивается ансамбль по прошествии какого-то времени. Ты можешь быть на помощи, но работа тебе найдется, отдыхать не будешь.
Недоросль: Говорят, что у режиссеров-кукольников есть свои комплексы.
Пахомова: У меня нет. Арина Шепелева на разборе моей учебной работы меня хорошо научила. После просмотра мы с ней сели, и она стала задавала вопросы, на которые надо было ответить только «да» или «нет»: принципиально или нет то или иное решение. И как только я запнулись, что не принципиально, какой здесь должен быть телефон, с проводом или без, она с этого места предложила думать о решении сцены. Тебе что-то может нравиться из собственных идей, но если это не принципиально, от этого надо отказываться, надо найти силы выкинуть.
Недоросль: Еще говорят, то театр кукол остается в стороне от современных тенденций. Например, новая драма до сих пор не вошла в его сферу интересов. У тебя из всех режиссеров, наверное, самый большой опыт соприкосновения с актуальной драматургией. Как ты думаешь, почему пока эти два мира не пересекаются?
Пахомова: Это все очень странная история с современной драматургией. Один проект у нас не сросся, потому что не совпали наши планы и график театра, хотя уже были пьесы, эскизы, чертежи, решение, можно было начинать репетировать. У меня еще был опыт «Травоядных» Максима Курочкина в стилистике японского оригами, который все потом хотели воплотить, но так и не воплотили. На самом-то деле, язык современной драматургии хорошо стыкуется с театром кукол. Я верю в фарт, верю, что никогда нельзя упускать момент. Есть прямо точное время для реализации какого-либо проекта, вот нюхом чуешь, что сейчас это будет вовремя, это будет интересно, за этим будет стоять мысль, это вызовет ответные эмоции в зале. А сейчас момент уже упущен, возможно, Курочкин чего-то испугался... Но мне кажется, что надо не ждать специально написанную пьесу, а просто брать уже существующую и согласовывать с автором редакцию для театра кукол. Пока ты этого не сделаешь в куклах, не сможешь доказать драматургам, что они могут для нас писать.