Недоросль: Филипп, чем вам интересны спектакли для подростков?
Гуревич: Я их очень люблю – мне интересно разбираться с миром подростков. Тем более что я еще и преподаю в студии «Дети райка». Хочется понимать, что для них сейчас действительно важно, что занимает их умы и сердца, как-то соотносить свой и их опыт. К тому же это очень крутая терапевтическая вещь. Если подростки найдут во мне своего старшего товарища, то я помогу им раскрыться. Сам, безусловно, учусь и обогащаюсь, общаясь с ними. Мне кажется, если заниматься детским и подростковым театром, очень важно преподавать, иметь непосредственный контакт с реальными подростками. Если держишь руку на пульсе, то тогда и получится честный диалог внутри того, что ты делаешь в профессиональном театре. Кстати, я люблю подростковые пьесы, сериалы и фильмы про них.
Недоросль: Можете привести несколько примеров своих любимых фильмов и сериалов?
Гуревич: Мне очень нравится сериал Netflix «Половое воспитание», с нетерпением ждал выхода третьего сезона. Еще из сериалов назову «Эйфорию». Если говорить о фильмах, то, конечно же, это «Субмарина», «Королевство полной луны», «Клуб «Завтрак», «Кролик Джоджо». Замечательный фильм «Охота за дикарями». Сейчас хочу посмотреть «Рок-н-ролльщиков», он снят в 2015 году, мне недавно случайно попался на глаза. Это история про парня, который создает в маленьком городке свою рок-группу. «Академия Рашмор» мне нравится. И в целом мне интересно разбирать взаимоотношения детей и родителей. Ищу, где завязываются те узелки, которые ребенку, когда он вырастет, придется развязывать у психолога.
Недоросль: Какие у вас лично критерии хороших спектаклей для подростков?
Гуревич: Прежде всего, надо, чтобы девочка не играла мальчика! Очень важен честный диалог, ведь дети – не дураки. Следующий значимый момент – нужен визуальный язык, близкий ребенку или подростку. Необязательно должен быть прямо Netflix, зрелищная история или экшн. Но нафталиновая форма не подойдет. Если перечислить критерии кратко, то современный язык, честный диалог и чувственная составляющая. Сейчас в театральном процессе сделан правильный шаг в сторону понимания того, что надо подросткам, и детская литература круто развивается. Издаются потрясающие книжки, на «Маленькой ремарке» можно найти отличные пьесы. В то же время, если брать глобально всю Россию, по стране все равно продолжают, как и 30, как и 50 лет назад ставить «Снежную королеву». Никто не говорит, что это плохо. Но есть же сказка, есть ее восприятие, игра, притча, разные пути, которыми можно взаимодействовать с юным поколением.
Работать с темой войны можно только через документ
Недоросль: В Рязани в Театре на Соборной вы поставили необычный спектакль о войне «Белые кораблики», где объединили пьесу Арбузова «Мой бедный Марат и «Детскую книгу войны». Как, по-вашему, сегодня адекватнее всего говорить с детьми и подростками о войне, чтобы получались живые вещи, а не «датские» работы к очередному Дню Победы?
Гуревич: Когда мы только затевали спектакль, я сказал ребятам: «Я ничего не знаю про войну, кроме общих фактов, кроме того, что мои прадедушка и дедушка воевали. Но это мое личное отношение к ним, не связанное с самой войной». У нас была цель сопоставить наше сегодняшнее восприятие и восприятие ребенка в предлагаемых обстоятельствах войны. Для нас были значимы блокадные детские дневники войны, мы с интересом разбирали их и первую часть пьесы Арбузова, следили, как меняется восприятие подростка, как что-то ужасное на наш взгляд кажется ему привычным. Как на первый план выходят простые важные вещи: тепло, еда, любовь, внимание, дружба. Они подлинные, они словно 10 заповедей. Мы следили, как меняется фокус, как непривычное становится привычным – и наоборот. Думаю, работать с темой войны можно только через документ, через факт. Тогда потом человек сидит в зале, ему 13-15 лет, и ему говорят определенный факт: «Сегодня у нас было две столовых ложки каши на завтрак, а у бабеньки был день рождения, она подарила мне фисташку, четвертинку конфетки, а младшему брату ничего». Это точные цифры, зафиксированные человеком, против них не пойдешь. Есть, конечно, его личное восприятие, есть предлагаемые обстоятельства, но факт остается фактом. И я его соотношу с собой современным.
Недоросль: А что дает этой истории пьеса «Мой бедный Марат»?
Гуревич: Она нежная, как и большинство драматургии Арбузова, в ее первой части нет всей той «Санта-Барбары», которая начинается дальше. Неважно, советские дети ее герои или современные, нежность текста и свойственная арбузовскому стилю мелодичность привлекает. Но мелодичность мы прибрали, выбрали сдержанный способ существования со смещением оценки события, оставили только внутренний конфликт. Это обусловлено тем, что человек во время войны не тратит энергию на выяснение отношений, у него появляются другие цели. Ему надо поспать, согреться, не умереть, обняться, получить еду... И мы таким образом сделали весь текст. Несмотря на его поэтичность, убрали патетичность. Что-то просто сократили, а где-то возникла ироничность. Невозможно современному человеку не иронизировать над текстом Арбузова. Это тоже подход, вызванный советской пьесой и ее связью с реалиями. Не получается сегодня принимать ее за чистую монету. Надо идти либо методом хронизма, когда ты все понимаешь и принимаешь, либо уходить в постмодернизм.
Формат сторителлинга сохраняет живость недолго
Недоросль: У вас был проект «Нулин. Театральный Anecdote», сторителлинг по Пушкину. Расскажите о таком подходе к классике.
Гуревич: Его я делал пару лет назад по приглашению Творческого объединения 9. Работа возникла как коммерческий проект для одного фестиваля. Появился жанр – современные люди вдруг надевают какие-то детали костюмов, возникает простая игровая ситуация. Мы каждому придумали характер, у работы был формат «получитки». Из текста все постоянно «выпадали», поясняя зрителю, к примеру, что такое кушак. Или герой рассказывал о проблемах французского театра, что он находится в состоянии стагнации. В момент показа большинство московских театров возглавляли люди солидного возраста. Мы над этим иронизировали. Артист говорил, мол, может, вам не ясны сложности французских театров времен Пушкина, но посмотрите, что у нас. Кирилла Серебренникова, Константина Богомолова, даже 60-летнего Юрия Бутусова порой считают молодыми режиссерами. А что делать тем, кому 20-30 лет, до какого момента они молоды, когда станут мэтрами? Можно поставить много хороших спектаклей, получить «Золотую Маску», но в новом театре к нему отнесутся как ко вчерашнему студенту… Это оффтоп, но тема меня действительно смущает.
Недоросль: И что делать молодому режиссеру?
Гуревич: Не хочется, но приходится показывать свою авторитарность. Большинство театров привыкли к методам Товстоногова. К сожалению – мне бы хотелось горизонтальных связей. А если вернуться к «Нулину», то текст Пушкина сам по себе ироничный, хотелось такой интонации. Наш сторителлинг просуществовал недолго, мы сыграли его на фестивале, потом показывали еще полгода. Формат был близок к домашнему театру. Хорошо, что работа не шла годами. Она была очень живая, вряд ли бы этот формат сохранил свою живость, энергию баловства, как сказал бы Женовач, если бы шла годами.
«Василисса» – это история о том, как не бояться своей инаковости
Недоросль: Вы преподаете в «Детях райка», чем вам интересен этот проект?
Гуревич: Это студия в Москве, у нее 18 филиалов, она существует 12 лет. Я преподаю там два года. К сожалению, часто в педагогику идут артисты, у которых не заладились дела в театре, а зарабатывать деньги надо… «Дети райка» – совсем другая история. Ее директор Наташа Туровская ведет жесткий отбор педагогов. Выясняет у всех, что они в последнее время видели в театре, что современного читали. В студии ставят много литературы, изданной «Самокатом». В «Детях райка» насыщенная жизнь, наполненная событиями. У них есть ежегодный РАЕК.FEST, где в жюри бывали режиссер Иван Пачин, драматург Алексей Житковский. Александра Борисовна Никитина из МГПУ преподает театральную педагогику. В студии постоянно жизнь, если бы у меня было побольше времени для преподавания! Я сейчас поделил группу вместе с еще одним педагогом, мы выбрали тему, которую будем исследовать вдвоем. Интересно, что обычно группы в студии называют по фамилиям театральных или кинорежиссеров. Моя – «Тальхаймер»! Просто я очень люблю этого режиссера.
Недоросль: Ваши ученики хотят в будущем стать актерами или это для студийцев не главное?
Гуревич: Кто-то собирается быть артистом. Не отговариваю, но говорю: «Я не готовлю вас в артисты, и я, наверное, этого и не очень умею». Моя главная педагогическая задача – помочь человеку понять, кто он такой, какое у него тело, как он может с ним взаимодействовать, как может говорить, чтобы не бояться своего голоса. У нас разные проекты. Год с небольшим назад была лаборатория, проходившая в онлайн-формате. Мы придумывали документальный спектакль по семейным реликвиям, вербатим, для него они собирали у своих бабушек и дедушек истории о каком-то предмете. Идея была режиссера Марфы Горвиц, а раскручивали мы ее вместе. Я решил попробовать задумку на подростках. В ней участвовали сначала несколько ребят из США и несколько из моей группы. Потом остались только студийцы, и мы сделали с ними спектакль «Пятьдесят какого-то года».
Недоросль: Спектакль «Мам, а кто это на фото?» связан с этим проектом?
Гуревич: Да, у Клавы Коршуновой возникла идея сделать подобный спектакль и играть его как благотворительный для Фонда «Дом с маяком». Конечно, проект немного видоизменился, стал более театральным. В итоге появился спектакль «Мам, а кто это на фото?», который сейчас в репертуаре «Современника». В случае с детьми это было более глубинное погружение в прошлое, они общались с бабушками и дедушками, в «Современнике» речь о мамах и папах. Сам принцип остался прежним. В студии я хотел, чтобы это был текст, и ребята говорили его такими, какой он есть. Внутри историй звучали небольшие игровые ситуации, они оставались на уровне текста. Получился немного антитеатр, хотя и театр... А в «Современнике» – семейный спектакль, куда приходят дети со своими родителями. Взрослые ностальгируют по детству, ребята считывают простые чувственные пласты... С одной стороны, получилась вещь забавная, с другой – серьезная, с большой глубиной. Но самое главное – это благотворительный проект, и он собирает деньги для фонда.
Недоросль: Недавно вы выпустили в РАМТе «Василиссу» по пьесе Марии Малухиной, спектакль, который активно обсуждается. Как вам такой «современный» вариант фолк-истории?
Гуревич: «Василисса» – очень дорогой для меня и артистов спектакль, при этом абсолютно «отвязанный». Он как будто лишен совершенно всех правил. Постановка возникла как результат лаборатории РАМТа «10 минус». Когда мы распределяли пьесы между режиссерами, сначала «Василиссу» никто не взял. Я тоже подумал – да что я понимаю в этом фольклоре!? Потом вчитался, заметил – это очень ироничный текст. И какой там крутой монолог об инаковости ребенка. Для детей очень важно понимать, что все особенности – это нормально. Как у Алексея Олейникова в «Соне из 7 «Буээ» говорится, что, если ты толстый, рыжий, с прыщами, в этом нет ничего странного. «Василисса» – это история о том, как не бояться своей инаковости. Вторая серьезная тема, возникающая внутри пьесы, связана с нетерпимостью. Как мы понимаем, там есть Мир леса и Мир людей, раньше они враждовали, потом заключили перемирие. Одни остались в лесу, другие в деревне. Когда человек не понимает природы вещей и каких-то моментов, у него возникает только две реакции. Он либо агрессивен, либо убегает. Попытки эмпатично понять и принять другого нет. Об этом и надо говорить с подростковой аудиторией.
Недоросль: Для взрослых тоже есть смысл смотреть постановку?
Гуревич: Это очень семейный спектакль, где много важных для родителей вещей. Несколько фраз вообще можно вырезать и наклеить дома на стенку! К примеру, когда мама Василиссы говорит: «Любовь родительская толще веревок и канатов, за ней подчас самого ребенка не видно», –это же чудесно! И это история про взросление. Василисса постигает этот мир, входит в Лес и выходит взрослая, принимающая себя.
Недоросль: Павел Руднев назвал «Василиссу» «Нетфликсом» в театре…
Гуревич: В спектакле есть отсылка к «Очень странным делам», сериалу, который надо обязательно смотреть всем. Он наполнен ностальгией по 80-м. «Василисса» получилась историей яркой и чувственной. Я задумался, как сделать так, чтобы в театре было страшно. Кажется, порой удается, к примеру, на лаборатории режиссер Галя Зальцман мне призналась, что ей было страшно во время одного из эпизодов. Там очень простой момент, но он так придуман, что зритель понимает, сейчас что-то будет, а главная героиня нет.
Мы очень любим этот спектакль, и огромное спасибо худруку РАМТа Алексею Владимировичу Бородину, главному режиссеру Егору Перегудову, что они поддержали «Василиссу». На лаборатории на обсуждении эскиза был вопрос, не слишком ли это для детей. Там кровь, это ужастик, есть элементы хоррора. Но Бородин сказал: «Моя внучка в восемь лет придет это смотреть! Это новый язык». Не думаю, конечно, что он правда новый, это язык режиссерского факультета ГИТИСа. Но Бородин и Перегудов понимают, что нужно современным подросткам. Нашей работы не было в репертуарном плане, но после лаборатории они сказали – давайте выпускать скорее. И мы поработали над эскизом, добавили две сцены, и уже весной сыграли премьеру.