И вот здесь был придуман проект. Кабардинка и близлежащий Геленджик – это территория, лишенная театра. В Геленджике когда-то театр был, «Торикос», но он при печальных обстоятельствах был принужден закрыться в конце 1990-х – сейчас есть надежда на его возобновление. Но, так или иначе, дети этого региона лишены возможности видеть театр постоянно.
Детей, подростков (кто-то из них занимался в студиях, а кто-то с нуля отдался театру) перепоручили в руки четверки режиссеров, которые сочетали практические занятия с лекциями и семинарами: надо было объяснить, чем предстоит заниматься. Мы стали свидетелями финала – возможно, какие-то эскизы останутся в Старом парке.
Дмитрий Крестьянкин сделал историю документальную. Зал погрузили в темноту, и оказалось, что сцена пуста, а артисты рассредоточены в зрительном зале. Дети рассказывали о своих страхах и о том, что вызывает чувство стыда. Метод документального театра позволил детям принять терапевтические театральные методы, в которых лично ты становишься объектом изучения искусства. Личностные истории тонули в хоровом начале – и какая-либо проблема одного человека тут же поддерживалась обществом, не только исполнителями, но и зрителем. Боль становится менее больной, если она разделена. Но хор может быть как утешительным, так и агрессивным – коллектив и хорош, и плох одновременно. И становилось страшно, когда хор начинал мерно, четко декламировать: «Я никогда не прощу предательства», и возникал после паузы одинокий голос девушки: «Я предавала!» И возникала арка – коллективная ригористская клятва, приобретающая характер директивы, скрывает неприятную правду: предавал каждый. Но чтобы забыть эту правду, хор клянется в непрощении и тут же становится тоталитарной машиной. В другом эпизоде совершенно жутко прозвучал голос девушки: «Если я в моем маленьком городе не буду следовать стереотипам, я стану изгоем». Еще одна страшная правда.
Лина Занозина расположила свою группу на ступеньках музея в античном портике и вручила подросткам современную поэзию, которую прочли хором, разлагая стихи на строфы. Композиция была названа «Истошно живые», и действительно – положенные не на классический размер, а на рэп-ритмы, на структуру современной музыки, стихи обнаруживали новые ритмы. Действие окончилось микрофонтанчиками из пластиковых бутылок.
Петр Чижов работал в нескольких залах картинной галереи. Это был опыт променад-театра и квеста, где разные группы ходили от одного героя детективной западной истории к другому, пытаясь разобраться в запутанной интриге человечного отчуждения и одиночества. Выявлялись типичные травмы подростков, заклеванных гиперопекой и директивностью взрослых. Закончилось терапевтической вечеринкой-коктейлем, где проблемы снимались коллективным расслаблением.
Роман Александров действовал методами психотерапии и перформанса. В комнате, где случился театр, по стенам были развешаны схемы и афоризмы, свидетельствовавшие о серьезном разборе ситуаций буллинга – основной темы показа. Один из лозунгов гласил важное: «Не соглашаться можно, и это нормально». Режиссер и артисты действовали путем смещения: например, все перформеры соглашаются с тем, что каждый являлся жертвой буллинга. Но не каждый готов признаться в том, что точно так же каждый – источник буллинга. И это знание терапевтично, именно оно лечит. Проблемы в школе лечатся опять же смещением – пониманием бесконечно расширяющейся вселенной, где человек – песчинка, а не мера всех вещей. Спектакль закончился и разрушением декорации как свидетельством расширения сознания, и огромной мантрой про вымытые волосы, которая при коллективном повторении превращалась в деконструкцию языка, в абсурдные формулировки, в дадаистскую бессмыслицу, в поиск иной логики этого мира.
Иван Куркин сделал опять же в картинной галерее несколько реэнактментов и собственных перформансов, которые придумали дети. Первая комната – «Ритм 0» Марины Абрамович, но только с более нежными инструментами. Вторая комната – «В присутствии художника» той же Абрамович, где можно задать вопросы перформеру. В третьей комнате мальчик громко кричал все, что ему наговаривали в уши. В четвертой комнате сидела девушка, на теле которой были наклеены стикеры с лозунгами, что обязана делать женщина. Зрителям предлагали снять лозунги, которые кажутся несправедливыми, насильственными и/или наклеить свои. В пятой перформер делился со зрителем комплиментами.
Фантастически важный опыт соучастия в новом искусстве для детей давал надежду на понимание и сочувствие этому направлению в искусстве (а не типичному огульному отрицанию), а зрителям давал опыт самоограничения и самоизучения. Когда ты понимаешь, что в твоих руках подросток, ты как-то особенно контролируешь свои мысли и желания. Как не оскорбить другого человека, молодого человека, самой возможностью сделать ему что-то гадкое или сальное, как не нагрузить неопытную молодость изощренными пороками взрослого человека. Это был потрясающий опыт самоцензуры и недопущения себя до состояния распоясавшейся властности и вседозволенности. В финале перформеры вышли на свежий воздух и стали под музыку дурачиться, как это и свойственно ребенку. Они обрели невероятный опыт стойкости, карнавально его сбросили и обрели подлинную свободу сценического существования.
Важно, что организаторы пригласили не только критиков, но и куда более авторитетную для детей творческую личность – актрису Ирину Горбачеву, которая была прекрасна в своем открытом общении с подростками, каждый из которых может стать в будущем человеком искусства.