Алексей Олейников: «Подростковый возраст – это пространство возможного»
Алексей Олейников давно известен как писатель, а в театральную жизнь ворвался в 2018 году, когда его пьеса «Хлебзавод» попала в шорт-лист фестиваля драматургии «Любимовка». Другая заинтересовавшая театры история – «Соня из 7 «Буээ». Интересно, что оба текста написаны в стихах. Выяснили у Алексея, как случилась его встреча с театрами, знают ли его школьные ученики, что он писатель, зачем нужен графический путеводитель по «Евгению Онегину». Недоросль: Алексей, как писатель вы известны давно, но до 2018 года с драматургией связаны не были. Как вы начали писать пьесы?
Олейников: Действительно, я в основном пишу прозу, внутренне больше ощущаю себя прозаиком. Театральные проекты начались даже не то что с «Хлебзавода». Стихи никогда не были для меня приоритетом, но однажды у меня написался цикл стихотворений. Я не думал их давать театрам в виде драматургического текста. Просто драматург Серафима Орлова предложила мне: «Попробуй сделать их в форме пьесы!» Я подумал, немного поменял имена, добавил общую концепцию, соединил стихи и отправил «Хлебзавод» на Любимовку. Так началась моя театральная жизнь. Совершенно не ожидал, что текст пройдет в шорт-лист фестиваля.
Недоросль: До этого не следили за театральной жизнью?
Олейников: Нет, совсем не следил.
Недоросль: А сейчас какие у вас с театром отношения?
Олейников: Я стал читать больше пьес. Тем более, что моя вышла в сборнике издательства «Самокат», также там были пьесы Марии Огневой, Даны Сидерос, Серафимы Орловой и других драматургов. Мне захотелось понять, как люди «делают» пьесы, как тексты устроены. Не скажу, что теперь я прямо знаток, все же сфера моих интересов – литература, в том числе детская и подростковая, в ней я больше ориентируюсь, знаю многих писателей.
В театральном мире чувствую себя гостем. И для меня несколько неожиданно, что моими текстами интересуются в театрах. Я их не писал с прицелом на постановку. Может быть, формат «Сони из 7 «Буээ» провоцирует – это монолог девушки, можно сделать моноспектакль. Да и как я заметил, сегодня активно ставят прозаические тексты для подростков и детей, это тренд. Часто речь даже не об адаптации – просто берут прозу и читают с минимальными трансформациями. Пытаюсь понять, почему – не хватает пьес или интересно смешение жанров? Пока размышляю над этим вопросом.
Недоросль: Интересно ли вам смотреть эскизы по вашим текстам?
Олейников: Спокойно к этому отношусь, у меня уже вышло достаточно много книг, чтобы я отрастил себе дзен. Когда твой текст «уходит», ты над ним больше не властен.
Недоросль: Отпускаете их?
Олейников: Подписан на одно из драматургических сообществ, знаю, народ часто нервно реагирует на переделки пьес, изменение авторского замысла… Я это спокойно воспринимаю. Если бы в моей прозе редактор без моего ведома начал что-то кромсать или доделывать, я бы сильно обиделся. Но когда отдаю текст в театр, то понимаю – его будет по-своему читать режиссер, художник, актеры… Каждый раз в театре будет появляться что-то новое. Я не говорю: «Делайте, как я написал». Если авторам важно, чтобы их тексты не меняли, признаю за ними это право. Но для меня такие моменты не критичны. Понимаю, если человек видит в «Хлебзаводе» социальную историю, значит, она ему важнее, чем какие-то другие вещи, которые волновали меня. Я за свободу интерпретаций!
Недоросль: Почему вам интересно писать тексты для детей и подростков?
Олейников: Это случайно получилось, как и все самое важное в жизни. Когда я учился в Литинституте, то не планировал быть подростковым и детским писателем. Просто мои тексты в основном были в жанрах, которые читают и взрослые, и дети, я писал фэнтези и фантастику. Но я не скажу, что чувствую себя детским писателем…
Недоросль: То есть ваши книги скорее безвозрастные?
Олейников: Понимаю, каким должен быть текст для 5-6-летних детей, как он должен быть написан, и чем он отличается от текста для человека, у которого за спиной философское образование. Знаю специфику аудитории, на которую текст направлен. Но внутренне не ощущаю, что я именно детский писатель. Мне просто интересен определенный возраст, для него и пишу. Наверное, главным образом это младшие подростки. При этом я себя никак не ограничиваю. Если будет необходимость или желание написать что-то более взрослое, напишу.
Недоросль: Чем вас привлекает этот подростковый возраст?
Олейников: Это возраст изменений, текучести, подвижности. В этот момент кажется, что случиться может все что угодно. И эфемерное ощущение свободы, зазор между свободой, которая у тебя есть в голове, и той, которую тебе предлагает общество, он очень интересен. Это пространство возможного. Нигде, кроме как в подростковом возрасте, оно так остро не ощущается. Потом ты становишься взрослым, к 25-30 годам люди обычно определяются и укладывают свою жизнь в определенные рамки. И про взрослых писать не то чтобы скучнее…
Недоросль: Предсказуемее?
Олейников: Зачем взрослым блокбастеры? Они тянутся за вещами экстраординарными. К примеру: «В жизни обычного учителя случился неожиданный поворот». И дальше история. Хотя на самом деле в реальной жизни мы хотим предсказуемости.
Многие ученики не знают, что я пишу книжки
Недоросль: Вы не только писатель, но и работаете школьным учителем?
Олейников: Я учитель в двух школах, а еще преподаю историю русской литературы в школе-студии МХАТ. Наблюдаю детей в динамике от 5 до 11 класса.
Недоросль: Насколько выдуманы ваши герои? У вас в школе есть возможность найти прототипы.
Олейников: Скорее, это общее варево проблем, мыслей. Ты смотришь на детей и понимаешь, чем они интересуются, как они разговаривают, общаются. Это субстрат, из которого ты можешь что-то черпать. Я завидую тем, кто может сидеть с блокнотом и записывать. Всем рекомендую это делать, фиксировать характеры. Сам успеваю записывать иногда какие-то речевые обороты. Героев – нет, хотя надо.
Недоросль: Как ваши ученики воспринимают ваши тексты, читаете ли вы их им?
Олейников: Знаю, есть писатели, кто так делал. К примеру, Джанни Родари, когда недолго был учителем. Есть учителя, которые активно используют образ писателя в работе с детьми. Я к ним не отношусь. Некоторые мои ученики вообще не знают, что я пишу книжки (думаю, таких процентов 70). Не то что я это скрываю – просто не афиширую. Мы с ними общаемся в другом формате, не хочу их смешивать и продвигать свои тексты таким образом. Может быть, это неправильно, надо трубить о своих книгах на всех углах… Но просто это мне органически не близко.
Недоросль: По вашему опыту работы с детьми – они кардинально меняются в последнее время или суть остается прежней?
Олейников: Это сложный вопрос. Биологическое строение homo sapiens особо не поменялось. Стадии прохождения взросления те же, что когда-то. Понятно, что подростки не льнут к родителям, им надо отделиться. Не потому, что они плохие, на то есть биологические причины, поэтому нас так подростки и бесят. Я в школе седьмой год. Мне нравится нынешнее поколение, но есть такая интересная штука. Сейчас, если сравнивать с советскими временами, на детей обрушивается обилие информации. Разнообразие на другом уровне, прежде не было такого количества субкультур. Банальность, но современные дети более свободны и открыты, способны говорить о более сложных вещах, о которых мы и понятия не имели. У детей есть ощущение собственных границ, способность противостоять давлению взрослых, оригинальность суждений. И широта кругозора: порой дети читают удивительные вещи. Что не отменяет большого количества подростков, которые ничем не интересуются, они закормлены всем.
Недоросль: Что именно читают те, кому интересна литература?
Олейников: В 10-11 классе читают Камю, Сартра, Бодлера…
Недоросль: Но это же самое время для их текстов!
Олейников: Конечно. Когда еще читать проклятых поэтов, если не в 11 классе. Другое дело, я сам им периодически читаю Бодлера. Если они не хотят, все равно его слышат.
Недоросль: Как дети воспринимают стихи?
Олейников: По-разному. Многие их читать и понимать не умеют, не любят, боятся. Это отдельный навык, ему надо учить. Навыки обращения с прозой в школе нарабатываются. Дети знают, что делать с большими текстами – читать пересказы, краткое содержание, тогда получится хотя бы понять смысл, поддержать разговор, написать на уроке тест. А когда они сталкиваются со стихами, возникает проблема. Перед ними текст, и попробуй в нем что-нибудь пойми! А он в разы плотнее прозы, при всей ограниченности объема. Стихи – это просто убийство для среднего школьника, если ему никогда не объясняли, как с ними работать. Это надо делать класса с 3-4-го, причем не заставлять зубрить наизусть тексты, а учить их читать и понимать. Конечно, я сейчас говорю про классическую поэзию. В случае с рэпом проблем с пониманием у подростков почему-то не возникает. Но у них в сознании на одной полочке лежат Тютчев и Фет, а на другой – Noize MC и Моргенштерн. И это разные полочки, они между собой не смешиваются.
Настоящие тексты появляются по любви
Недоросль: У вас уже есть две Сони, «Соня из 7 «Буээ» и «Соня-9». Это бесконечная серия, ее можно продолжать?
Олейников: Я не готов продолжать историю с Соней. Я не слышу ее. Сочинял две книги не как проектные штуки, а как поэтические, они возникают по другим законам, не по заказу. Настоящие тексты – они, конечно, появляются по любви, как инсайт, вспышка внутри тебя. И у меня было две вспышки – про Соню в 7 и в 9 классе, а потом этот заряд исчерпался. Героиня живет себе дальше, но свои проблемы она в этих двух книжках преодолела. Наверное, поэтому текстов про Соню больше не будет. А будут какие-то другие.
Недоросль: Проблема травли, с которой сталкивается Соня – она остра сегодня или возникала всегда?
Олейников: Мне кажется, это вневременная вещь, но я по-другому воспринимаю тексты. У меня нет рубрикации «это про травлю», «это про одиночество», «а это про то, что мы все разные». Для меня есть человек и ее жизнь, кусок которой я подсмотрел, придумал и написал. Если приходит режиссер и начинает разминать текст, вынимая из него историю травли – пусть будет так. Но для меня она не является ключевой. «Соня» – не история про буллинг. У нее нехудшие учителя, неплохая школа. Просто она ее воспринимает определенным образом. Текст очень субъективный. Он изнутри человека, которого растаскивает в разные стороны. Он не понимает, что с ним происходит, тяжело переживает этот школьный период. Иронически, саркастически отзывается о происходящем. Это можно прочитать, как историю про буллинг, но я для себя внутри всегда видел историю про взросление, метаморфозу души.
Недоросль: «Соня из 7 «Буээ» издана как графический роман. Как возникла такая форма?
Олейников: Когда я написал «Соню», которая по сути поэма или сборник стихов, то понял, что любое издательство, даже где люди меня прекрасно знают, вряд ли привлечет этот текст. Поэтические сборники для подростков очень сложно продать. Подумал – нужно сделать по-другому, попробовать нарисовать стихи. Связался с художником Тимофеем Яржомбеком, и мы начали работать. В какой-то момент поняли, у нас получается крутая штука, графическое сопровождение, которое больше, чем просто иллюстрация. Это второй смысловой слой для текстов, параллельный поток, графическая поэма. Не рэп-комикс, там много каких ритмов есть. Я бы назвал то, что получилось, именно графической поэмой.
«Онегин» для школьников просто смерть
Недоросль: А как появился графический путеводитель по «Евгению Онегину»?
Олейников: Это нон-фикшн. Идея появилась у художника Наташи Яскиной, с ней мы сделали книжку «Скажи мне «Здравствуй!», тоже нон-фикшн, связанный с темой миграции. Мы начали думать, как можно подать текст «Онегина». Сначала хотели сделать просто комикс, потом поняли, не получится, это все же очень большой роман. В итоге сделали брифли, короткие комиксы о том, что происходит в главе. А остальное пространство книжки посвятили проблемам чтения «Онегина».
С одной стороны, это, как говорил Белинский, энциклопедия русской жизни. С другой – она появилась уже 200 лет назад, к ней нужна своя поясняющая энциклопедия. Я начал сочинять комментарий. Думаю, он нужен не только к «Онегину», а ко всем текстам первой половины 19 века. Что в «Онегине», что в «Мертвых душах», что в «Герое нашего времени», что в «Капитанской дочке» примерно одни и те же реалии, отношения, системы общества, которое отличается от нашего. По большому счету, надо писать культурный комментарий ко всему историческому периоду. Ко всему у меня не получилось, но ключевые штуки, касающиеся образования, дуэлей и других «крючков» вхождения в текст я затронул. «Онегин» у школьников тяжело идет, в девятом классе это просто смерть. И дети от него отлынивают. У них нет привычки к чтению больших текстов, особенно стихотворных. В путеводителе мы и попробовали сделать облегченный вход в роман.
Недоросль: Недавно у вас вышла книга «Бежать нельзя остаться». Она связана и со школой, и с важными проблемными темами мигрантов. Это проект?
Олейников: Да, на издательство «Самокат» вышло Агентство по делам беженцев ООН. Они увидели, что у «Самоката» есть книжка про беженцев «Скажи мне «Здравствуй!». И как раз я ее делал. «Бежать нельзя остаться» сделана в коллаборации со студентами Вышки, которые нарисовали для нее иллюстрации. Это командная работа, я придумывал истории, сценарии для комиксов, ребята их воплощали. Получился социальный, образовательный комикс, решающий понятную задачу – рассказать о «невидимых людях», которые выключены из нашего общества, показать, что по одним и тем же с нами улицам ходят эти дети, чем они отличаются от нас. У них нет документов, паспортов, вся их жизнь идет вне закона. Передать, как они находятся между Сциллой и Харибдой, между бюрократическими ограничениями с одной стороны и традициями прошлого, их семей с другой. Это часто влияет на их жизнь.
Недоросль: В книге есть закрученные сюжеты?
Олейников: К примеру, девочка приехала в Россию в четыре года из Афганистана, выросла здесь, знает русский лучше, чем фарси. Отец ее поддерживал, говорил, ты должна учиться… Она уже вписалась в местную жизнь, у нее друзья. Дети быстро адаптируются, привыкают. Для нее то, что происходило до переезда – это смутные сказки. Но для ее родителей, которые ментально еще в Афганистане, все иначе. Они жили там хорошо, отец занимал большой пост, он все потерял с приходом талибов. И девочка в девятом классе вдруг узнает, что какой-то родственник в Афганистане, с которым ее просят пообщаться, ее потенциальный жених, ее хотят выдать замуж. Он на 20 лет ее старше, она не понимает, как вернется обратно в Афганистан, что будет делать, а отец и мать говорят, что все хорошо. Они выбрали для девочки обеспеченного и уважаемого человека, устраивают жизнь своей дочери, делают для нее то, что могут. Наверняка отцу стоило больших усилий договориться о свадьбе. А для девочки это тотальное крушение ее жизни. Она в волейбол прекрасно играет, о каком женском волейболе может идти речь в Афганистане. Это один из примеров сюжетов. О родителях, о детях, о диктатуре, о том, как тяжело застрять между двух культур. Задача комикса – вытащить этих невидимых людей, показать, какие у них проблемы и трагедии.
Недоросль: У вас как у зрителя есть театры и спектакли, которые вам чем-то запомнились?
Олейников: Я тот еще театральный зритель – редко куда-то выбираюсь. Но мне нравится, что делает Виктор Рыжаков и его «Июльансамбль». Видел в ЦИМе «Солнечную линию», «Как эстонские хиппи разрушили Советский Союз». Впрочем, я вообще благожелательно отношусь к театру. Но для меня это немного темный лес. Я пока нахожусь в другом пространстве.
